Не успели снарядить в солдаты мужиков, как заявилась комиссия по мобилизации лошадей. Чужие люди во главе с военным разместились за установленным перед воротами колхозной конюшни столиком, и Старшой подводил к ним поодиночке своих подшефных. Начал с плохеньких, и, видать не без умысла, с беспородных и старых кобыл: их одну за другой браковали. Возмущались:
— Хитер ты, дедок! Подсовываешь одров…
Затем он выставил жеребых и с нескрываемой радостью, исполняя приказание, уводил их обратно.
Записали несколько молодых кобылок. Гнедуха особенно приглянулась:
— Хороша! Ишь, как поглядывает лукаво! А походочка — не у всякой дамы такая!.. А что ж ты, дед, имечком ее не наделил?
— Виноват!..
Военный раскрыл толстую книгу, сказал писарю:
— Назовем ее — Вега…
Подошла очередь выводить жеребцов. Колченогого Деникина и кривого Батьку Махно забраковали. Македонский и Чингисхан сгодились в обоз второго разряда. А любимчики Старшого — все пошли в кавалерию. Только имена их громкие позаменили, пожурив деда: ишь, до чего додумался — имена славных наших маршалов пустил на лошадиные клички. Когда очередь дошла до стройного золотистого дончака, нетерпеливо переступавшего сильными передними ногами, военный опять заглянул в толстую книгу:
— Назовем дончака — Вектор… Прекрасный конь, да жаль, кажется, не совсем чистопородный.
— Отец у него полукровок, — сказал Старшой и потупился. — Виноват, не доглядел…
Конь, слушая попреки военного, прикладывал уши, как бы сердился: разве он виноват, что его родители полюбили друг друга.
Замыкающим был серый в яблоках, щеголеватый конь, возивший председателя колхоза, — Бонапарт. На него только полюбовались и отправили обратно: значит, как бегал он в дрожках, так и будет в них бегать.
Молодняк не потребовался. Как и у людей, старый да малый, больной да отмеченный печатью баловня судьбы оставались дома, а самым здоровым и работящим (известно, запрягают ту лошадь, которая везет), самому цвету выпала дорога на войну, где коня, как и человека, ждали непосильные тяготы и на каждом шагу подкарауливала злая пуля.
Когда угоняли, золотистый дончак расслышал среди голосов, долетающих из конюшни, печальный голос своей старой матери и ответил долгим, дрожащим от нахлынувшей тоски ржанием. На время они простились или навсегда, кто знает…
Потом боевое крещение. И началось! Кавалерийская часть, где Вектор с тремя другими лошадьми ходил в пулеметной тачанке, откатывалась и откатывалась, теснимая танками врага. Лязг железа преследовал неотступно — казалось, даже когда все вокруг замолкало и тогда он еще стоял в ушах. Снаряды с душераздирающим свистом летели вдогонку и рвались, вскидывая комья земли. Снизу огонь, сверху пулеметная трескотня и рев мотора — все норовит прибить, пронзить, живьем вогнать тебя в землю, испепелить, тут уже и не знаешь, чего в первую очередь бояться и как спасать свою жизнь.
Мчались по голой, выжженной солнцем равнине, и вдруг на горизонте стала вырастать синяя стена, дорога оборвалась, и сквозь непрекращающийся грохот до слуха долетел мерный плеск из-под откоса. Вода! Никогда в жизни Вектор не видел так много воды. Слева и справа не было ей ни конца ни края, и лишь впереди сквозь сизую дымку золотилась в лучах вечернего солнца полоска земли. И по всему пространству в столбах поднимаемой взрывами воды плыли туда катера, тральщики, мотоботы, рыбацкие лодки. От причала отходили все новые суда, заполненные людьми.
Пулеметчики сняли с тачанки «максим» и уползли на высотку, а ездовой, сноровистый парень, овсяноволосый, с васильковыми глазами, обрезав постромки, высвободил коней из упряжки. Пить хотелось нестерпимо — с утра во рту ни росинки. Дончак сбежал к табунящимся на берегу лошадям, протиснулся к плесу и с жадностью припал к воде. Сразу все и в пасти и внутри связало противной горечью. Если б мог, выплюнул бы эту мерзость: выпитая вода, один-единственный глоток, отягощала желудок, словно ненароком камень проглотил.
А грохот все усиливался, и в нем все резче обозначался лязг ползущего металла. Черные железные птицы вились над головой. На берегу выкрики, шум, толчея. И была среди команд одна страшная: ни один конь не должен остаться врагу живым. Вектор видел всхрапывающих и падающих под близкими выстрелами лошадей и еще ничего не успел понять, как к нему с криком бросился ездовой, хозяин его тачанки, и, уцепившись за чересседельник, погнал к переправе. На ходу он сбросил с себя ватник, сапоги, ремень и фуражку. Многие еще кавалеристы наотрез отказались губить своих коней и пустились с ними вплавь.