К нему присоединяются другие, песня все увереннее, все громче и, вобрав множество голосов в припеве, звучит сильно и мощно:
Нежен и тих закат, золотеет серп луны, розовато-голубая звездочка разгорается над синим покоем земли, над дорогой, то ныряющей в низину, то взбегающей на пригорок. «Спать пора!» — кричат перепелки. Пробуют свои голоса лягушки, соловьи, сверчки, коростели. В закутке вздыхает корова, жуя жвачку. Журчит вода в родничке. Ветер несет пряные запахи весны.
Завтра вновь, как и сегодня, выходить с плугом в поле. Главной порукой тому несмолкающие песни казаков, то плавные, то удалые, с высвистом и гиканьем.
И нет-нет да и взовьется чей-нибудь возбужденный выкрик:
— Братцы, скорей бы по домам!
— Да уж скоро. Не вечно же тянуться войне треклятой!
— Домой приедем с песнями!
— Возвернемся и будемо землю годуваты!..
На веселье пришли местные музыканты. Сначала скрипка запела, затем к ней присоединились рожок, кобза и тростянки, и все пришло в движение, завихрилось подобно метели.
Плясуны ходят по кругу с топотом, с вывертами — и вприсядку, и колесом — под взрывы дружного смеха…
Под утро — Вектор мог судить об этом по розовеющему небосклону, по зоревому холодку — наведался к нему Хозяин. Опять щедро — за себя и за Наташу — покормил сладостями, укрыл попонкой, добавил в торбу овса и, позевывая, ушел в хату. Побывали у коновязи и другие казаки — задавали корму, ласково окликали своих коней, и те отзывались — Вектор в своем эскадроне знает по голосам каждую лошадь, каждого человека. Теперь все спят. Нет-нет да и пробормочет что-то губами иной конь, взвизгнет или взлягнет — значит, снится что-то. А молоденькая кобылица комэска — знать, сон у нее веселый — вроде бы усмехается.
Дремлется и Вектору.
Вдруг — что это, сон или явь? — белогубая Гнедуха целует его, заигрывая и сманивая куда-то. Он высвобождается — так, словно бы и не был привязан, — и вдвоем они мчатся, нет, летят перед конным строем, мимо шумящего народа, держа путь на свет голубовато-розовой звезды. Позади, радуясь их бегу, смеется Старшой. Откуда ни возьмись, оказываются рядом все соперники Вектора по табуну — лохматый Батько Махно, поджарый Македонский, пегий Чингисхан, дончаки с маршальскими именами и даже белоснежный красавец Бонапарт. Вот они выходят вперед на полкорпуса, на корпус, расстояние между ними все увеличивается. Вектор прибавляет бегу, еще миг — и настигнет их, но тут ноги его теряют опору, и он, кувыркаясь в воздухе, сваливается куда-то в пропасть. Темно — ни огонька, ни звезды. Пусто — ни людей, ни коней. Бросился искать выход — стена. Кругом стена, куда ни ткнись. Закричал в ужасе, забил ногами, заметался. Будят Вектора громкие голоса коноводов:
— Шо такэ с коньми, станичник? Никогда так не беспокоились. Чи сны дурные снятся, чи беду чуют.
— День-то який выдался, хлопец! — голос Побачая. — Як тут не взволноваться!.. Мне и самому страшенный сон приснився. Бачу, будто хвашисты прорвались в наши тылы, а я в укрытии с лошадьми…
Успокаивающе гудит ровный бас Побачая. Лошади монотонно жуют, мотая головами, выбирают последние овсинки в торбах. Рядом вздыхает Орлик: все еще не может забыть свою хозяйку. Тихо по-прежнему. Знакомая голубовато-розовая звездочка висит на небосклоне дрожащей капелькой. Дрема одолевает Вектора.
И опять — что это, явь или сон? — вокруг топот, всхрап, взвизгивание и всхлипы коней. Но ни Гнедухи возле, ни Бонапарта, ни Македонского, ни Батьки Махно — только Орлик и эскадронные кони.
Резкие крики рушат ночную тишину:
— К бою! За мной!
На фоне чуть багровеющего неба мелькают темные фигуры казаков, бегущих в низину, туда, откуда летит гул моторов и лязг ползущего железа. Вспышки огня то и дело слепят глаза, нарастает пушечная пальба.
Побачай заметался у коновязи:
— Поможьте коней увести в укрытие!
К Вектору бросается Чужой, сбрасывает торбу, хочет развязать поводок, дончак, помня обиды, не дается ему, отбивается зубами и ногами. Плюнув со зла, Чужой отступается, спешит к другим коням, но тут он вдруг замирает в ужасе и опрометью кидается во двор.