Судно шло полным ходом, его сильно качало. Шум двигателей сливался с храпом спящих людей. Я лежал с ощущением свершившегося чуда, чуда возвращения к жизни.
И вот раннее утро. Судно пришвартовалось, люди стали покидать кубрик. Меня на носилках выносят на берег. На набережной стояло несколько машин "Скорой помощи". В одну из них положили меня. Какое-то время в пути. Машина останавливается, меня вносят в дом. Небольшая светлая комната - стол, стулья, шкафы. Опускают на пол и уходят. В томительном ожидании я пролежал довольно долго. Неожиданно вошел немецкий офицер из штаба зенитного полка, плывший с нами на затонувшем судне. Он уже в полной военной форме. Узнает меня и радостно приветствует. Нас уравняло пережитое. Он кладет мне на грудь несколько мандаринов и уходит. Я снова остаюсь один. Но, наконец, входят люди, меня выносят из дома, несут к другому зданию. Лестница, второй этаж, комната, где стоят несколько кроватей. Меня переодевают в пижаму, дают пару домашних туфель, помогают лечь на кровать. Тюфяк, чистое постельное белье, подушка, одеяло.... Было 16 или 17 октября 1942 года.
Вскоре привезли и поместили в ту же комнату двух моих товарищей Ивана, о котором я уже писал, и Андрея. Оба были вместе со мной в Цейце при штабе полка. У Ивана легкие ушибы, у Андрея сильная травма правой ноги. Он не мог ходить, его внесли.
* * *
Мы находились в немецком госпитале на острове Сицилия в небольшом городке Трапани на западном побережье острова. Нас приняли на излечение, и мы были во всех отношениях приравнены к находившимся в госпитале раненым немцам. Персонал относился к нам с необходимым вниманием, мы получали такое же питание, что и немцы. Только поместили нас отдельно от них.
На каждом этаже дежурили санитар и сестра милосердия. На нашем, втором этаже, санитаром был Карл - толстый приземистый немец, добродушный и приветливый, он часто заходил в нашу комнату посидеть, отдохнуть. Лечащим врачом был доктор Мюллер (из Мюнхена), у которого всегда находилось доброе слово для каждого из нас. При первом же обходе доктор сказал, что мои ожоги не опасны и недели через две я буду здоров. Но первые несколько дней я чувствовал себя скверно. Сильные отеки рук и лица, глаза заплыли, приходилось их раздвигать руками, чтобы что-то увидеть. Температура была высокой, жжение мешало спать. У Андрея обнаружился нехороший перелом, и ему ампутировали правую ногу до колена. Легче всех отделался Иван, через неделю он был уже вполне здоров.
На оба этажа была одна уборщица - итальянка Клаудиа, женщина лет пятидесяти. Ее закуток находился на нашем этаже. Очень скоро мы стали друзьями.
Наступил 1943 год. 31-го декабря мы получили бутылку хорошего красного вина и распили ее. Я к этому времени практически выздоровел.
Пока мы были на положении лежачих больных, пищу нам приносили в комнату. С начала января мы с Иваном уже сами ходили на кухню за едой. На кухне велся учет выдаваемой пищи (госпиталь был большой). Учетчицей работала немка - миловидная блондинка лет сорока пяти. Она очень дружелюбно нас встречала, всегда находила для нас приятные слова. Но месяца через два, придя за едой, мы не увидели ее за обычным столиком, учет вел один из поваров. Так продолжалось и все последующие дни. Через некоторое время Карл рассказал нам, что эта женщина была арестована в тот момент, когда зарисовывала расположение береговых укреплений, она была агентом англо-американской разведки. Мы вспоминали о ней с уважением и грустью.
Время шло. Я понимал, что для нас с Иваном пребывание в госпитале подходит к концу - мы здоровы. Что ожидает нас? Очевидно, отправка в Германию, в лагерь для военнопленных. Неожиданная развязка наступила в середине января. Во время очередного обхода доктор Мюллер объявил мне, что нас с Иваном решено оставить при госпитале. Мы будем помогать палатным санитарам ухаживать за ранеными. Это было подарком судьбы.
Такое решение могло быть принято только начальником госпиталя. Но он нас в глаза не видел и сделал это, очевидно, по ходатайству доктора Мюллера, человека просвещенного и гуманного, прекрасно понимавшего, что ожидает нас в Германии, в лагере для военнопленных, и не желавшего нам зла.
Клаудиа скоро стала относиться к нам, как к родным, сказывался итальянский характер. Она терпеть не могла немцев, и это было свойственно большинству простых итальянцев - я не раз убеждался в этом. Разговор с Клаудией шел на французском языке, в средней школе я изучал его, кое-что в голове осталось, и день ото дня приумножалось. Почти каждый день она приносила нам пакет с мандаринами. Кроме того, мы получали мандарины и от госпиталя, так что за несколько месяцев моего пребывания в Трапани я прошел основательное витаминное лечение.
* * *
Военные действия в Северной Африке начались в 1940 году, и первые два года перевес был на стороне Германии. Немецкие войска захватили Алжир, Французское Марокко и стали продвигаться по побережью Средиземного моря на восток, тесня английские войска. Немцы дошли до Египта и заняли часть его территории (хотя Египет в войне против Германии не участвовал).
На подступах к Александрии наступление немцев было остановлено, и фронт стабилизировался. В октябре 42-го года английская армия под командованием генерала Монтгомери перешла в наступление, прорвала фронт немецко-итальянских сил и добилась перелома в общем ходе военных действий. Тогда же войска союзников неожиданно высадились в Алжире и Марокко и вытеснили немцев из этих французских колоний. Началось наступление союзников как с востока, так и с запада, и закончилось это тем, что остатки немецко-итальянских войск были окружены на полуострове Бон в Тунисе и 13 мая 1943 года капитулировали. Но к тому времени, когда я оказался в Трапани, война в Северной Африке была еще в разгаре.
2-го февраля 43-го года в Сталинграде капитулировала армия Паулюса. В Германии был объявлен трехдневный траур. Черные повязки на левый рукав надел и весь персонал госпиталя. Как-то раз, в начале марта старший санитар, обычно очень сдержанный, вдруг попросил меня выйти с ним в коридор. "Как, по-твоему, может ли Германия проиграть войну?" - спросил он меня вполголоса. Я ответил с осторожностью - мол, ясности еще нет, но положение, безусловно, сложное. Он продолжал: "Один из моих друзей, медик, высказал мнение, что через несколько ходов Германия получит мат. Так ли это?" Я ответил, что это очень похоже на правду. Санитар помрачнел и неожиданно доверительным тоном проговорил: "Я этого не переживу. Во всяком случае, если и останусь жив, в побежденную Германию не вернусь".
Вспоминается интересный штрих. Я заметил, что слушая по радио последние известия, раненые смеются. Сначала я не мог понять, в чем дело, стал внимательно вслушиваться, и выяснил следующее: во время передачи последних известий на ту же волну подключалась радиостанция союзников, и каждое сообщение немецкого диктора сопровождалось кратким ироническим и, надо полагать, остроумным комментарием, подающим в другом (ясно, что противоположном) свете сообщаемую новость. Немцы от души смеялись, и никто не требовал выключить приемник. Это говорило о многом.
Однажды Клаудиа сказала, что ее семья очень хочет взглянуть на русских, не возражаем ли мы против встречи. Конечно, у нас возражений не было. Договорились о дне, и к нам пришли дочь Клаудии с мужем - солдатом итальянской армии - и внучка, девочка лет десяти. Разумеется, была и Клаудиа. Они принесли две бутылки хорошего вина и много фруктов. Мы расположились в нашей комнате, нам никто не мешал, и провели больше часа в дружеской беседе.
После этой встречи у меня возник такой план: поскольку немцы проигрывают войну в Африке (в чем я уже не сомневался), можно было ожидать, что в недалеком будущем госпиталь будет эвакуирован. Этим надо воспользоваться и скрыться, заранее договорившись с Клаудией, чтобы она подыскала мне приют до прихода на остров союзников. Я был уверен, что Клаудиа пойдет на это. Настроение у меня улучшилось, появилась цель.