– Она тебя, Аня, спасла от смерти, – сказал печально Корнилов.
Аня сняла со лба уже теплую руку Ольги Владимировны и прижала к губам. Та быстро отдернула узкую ладошку, но тут же сама обняла Аню и поцеловала ее в лоб.
– Я действительно мог опоздать, – сокрушенно добавил Михаил. – Я все время опаздывал со своими выводами на один день.
– А ты поверил, что у меня видения и все такое? – спросила Аня.
– Нет, я же говорю, что встретил «китайца» недалеко от Австрийской площади. С этого момента я тебе верил.
– А до этого?
– Ну, до этого… Пока идет сбор информации… Какие-то выводы…
Корнилов смутился, забубнил что-то бессвязное и окончательно сбился.
– Зато как они лихо подлетели к озеру! – спасла его на этот раз смягчившаяся Ольга Владимировна. – На ходу вывалились из машины. Этот азиат успел тебя все-таки оглушить и тащил в воду. Крокодил! ОМОН эту тетку…
– Тамару Лонгину, – подсказал Корнилов.
– Тамару на землю положил. Ты бы видела, Аня, ее физиономию, когда ее в машину повели. Нос черный, а в голове какой-то голубенький цветочек застрял! А этот убийца тебя на руках несет и кричит: «Я свой, сдаюсь, фиксируйте явку с повинной и спасение утопающей!» омоновцы, правда, не такие умные, как Корнилов, оказались. Подумали, что он тебя в заложницы хочет взять. Поэтому «китайцу» потом здорово досталось…
– А где был Корнилов? – вдруг спросила Аня, даже привстав на локте.
Михаил стал делать Ольге Владимировне какие-то судорожные жесты и жуткие гримасы.
– Оля, он, когда морщится, тоже на китайца похож, – засмеялась Аня. – Говори, говори…
– А следователь Корнилов, положив потерпевшую на травку, забыл об исполнении служебных обязанностей, влюбленно на нее смотрел, а потом наклонился и подленько так поцеловал.
– Не было! – крикнул красный от смущения Корнилов.
– Если надо, свидетелем пойду! – возмутилась женщина. – Под присягой пойду!
– Я, может, проверял ее на предмет жизни, – от волнения следователь перешел на великий и могучий милицейский протокол.
– После такой проверки вы обязаны на ней жениться, – сказал Ольга Владимировна.
– Но потерпевшая замужем, – тихо ответил Корнилов, грызя ноготь.
– Да какая она жена! – сказала Ольга Владимировна, обнимая Аню и прижимая к себе. – Ей бы еще в куклы играть. Девчонка совсем. Но с этого дня уже взрослая, настоящая женщина…
– Слушай, Корнилов, – вдруг вспомнила Аня. – Ты же рецепт зеленого чая так и не дорассказал. Он от головы помогает?
– Он от всего помогает. Это же чудодейственное средство. Весь медперсонал этого санатория можно разогнать, а пользовать пациентов и просто отдыхающих этим снадобьем. Только я тебе этот рецепт потом расскажу.
– Когда?
Корнилов сделал какое-то хитрое дыхательное упражнение, а потом выдохнул:
– После нашей свадьбы.
– Ну, этого никогда не будет, – засмеялась Аня.
– Значит, я унесу этот секрет с собой в могилу.
– На здоровье! Оля, ты видела наглеца? Он хочет, чтобы я живого мужа променяла на пачку зеленого китайского чая?
Заключение
…Дальнейшее – молчанье.
На Дворцовом мосту, лицом к Академии художеств, стояли мужчина и девушка. Мужчина был коротко пострижен, лоб и нос его были темными от загара, а белая кожа подбородка показывала, что летом у него была борода. Девушка своей челочкой походила на студентку-первокурсницу, но кошачья пластика движений выдавала в ней молодую, знающую себе цену, женщину. Было видно, что парочка придвинулась близко друг к другу только для того, чтобы шум проезжающих мимо автомобилей не мешал разговору.
– Я дал подписку о невыезде, – сказал мужчина. – Теперь прохожу уже по другому делу – незаконный вывоз и продажа художественных ценностей за границу. А моя старая статья нравилась мне значительно больше.
– Большим авторитетом в камере? – спросила девушка.
– Нет, – он улыбнулся. – Тем, что в твоих глазах я был другим. Не героем, но кем-то настоящим, взявшим на себя грех, убившим гадину. Я ведь и сам поверил, что я убил Пафнутьева. Подошел так запросто и воткнул ему в ухо эту штуковину. Но оказалось, что я даже не знаю, как ее держать. Я целый день тренировался, чтобы показать на следственном эксперименте, что я убил, но переволновался и все забыл. Всех только насмешил. А потом ведь негодяя надо убивать не сразу, а, сказав ему все в лицо, а затем ударить его кинжалом в грудь, в самое сердце. Этому тоже надо учиться.
– Ты, кажется, помолодел?
– Это из-за бороды, – мужчина провел рукой по непривычно голому подбородку.
– Нет, ты стал говорить, как мальчишка. А еще говорят, что в тюрьме человек грубеет, взрослеет.
– Там по-разному бывает, – сказал он неоп-ределенно. – Но я ни о чем не жалею. Все-таки я тебя встретил и любил.
– А теперь?
– И теперь люблю. Но мне нужно было многое пережить, чтобы научиться говорить простые человеческие слова. Когда они поймали меня в свои сети, сделали маляром с окладом главы «Газпрома», я понял, что это мой конец. Я всегда тешил себя мыслью, что мне ничего не надо, только писать и больше ничего. Оказалось, мне надо слишком много и еще больше. Я чувствовал себя чудовищем рядом с красавицей. Тогда я решил, что нам нужно расстаться, иначе я погублю тебя и в прямом, и в переносном смысле. Я предчувствовал такую развязку, я понимал, что все это кончится трагически. Два таких паука, как Пафнутьев и моя мачеха, убьют друг друга и погубят нас с тобой. Нам надо было расстаться, но я был слишком слаб, чтобы бросить тебя. Сильная любовь слабого человека…. Тогда я стал делать все, чтобы ты разлюбила меня, возненавидела и сама ушла. А еще для того, чтобы Тамара и дядя Виляй перестали воспринимать меня всерьез, как опасного партнера, и мне меньше угрожала опасность. Хотя Пафнутьев подозревал меня, шпионил за мной, тебя вот вербовал в стукачи… Когда же я почувствовал, что мы находимся на грани разрыва, я этого так испугался. Я понял, что не смогу жить без тебя…
– А теперь? – повторила она тот же вопрос.
– Теперь смогу. Теперь я смогу жить без очень многого.
– Значит, ты бросаешь меня? – спросила девушка.
– Да, я бросаю тебя, – ответил мужчина и бросил в Неву недокуренную сигарету.
– Тебя, наверное, посадят? – спросила девушка.
– Конечно, – гордо ответил мужчина.
– А что потом?
– Потом будет совсем другая жизнь. Я могу поехать в тот монастырь. Помнишь, где Акулина и пряники? Женюсь вот на ней, если она к тому времени не помрет. Ведь кто-то должен на ней жениться… Может, уеду в самую пьяную провинцию России. В самую пьяную. Подниму статистику употребления алкоголя на душу населения. Найду самую вопиющую область и уеду туда спасать от гибели детишек. Буду лечить их рисунком и живописью…
– Иероним, а если я не уйду, не брошусь?
Мужчина на некоторое время отвернулся, ища в дальнем от девушки кармане пачку сигарет, но долго ее не находил, потому что она была в противоположном.
– Давай не будем строить новый дом на старом финском фундаменте, – сказал мужчина. – Дом Лонгиных сгорел.
Они немного помолчали.
– Ань, а ты знаешь, – сказал он, внезапно оживившись. – Я же снял слой краски с автопортрета отца. Ну, в правом углу серое пятно. Понимаешь? Знаешь, что я обнаружил под слоем краски? Что хотел Василий Лонгин там изобразить? Думаешь, какой-нибудь ужас? Призрака? Дядю Виляя? Ничего подобного! Там легкими мазками был набросана падающая со шкафа ваза. Помнишь, с длинным горлышком, под греческую амфору? Любимая отцовская ваза. Отец смотрит на ее падение с ужасом, а Тамара, как всегда, с усмешкой, мол, на счастье! Я бы так и назвал картину – «На счастье?» Как ты думаешь Аня? Может, все действительно разбивается на счастье?