Артур прокашлялся и продолжил строгим голосом. Теперь в нём говорил Отец.
— Я рассказал вам всё это затем, чтобы ты, Чарльз, прочувствовал всю глубину своего проступка. Частично в этом виноват и я. Я должен был раньше рассказать вам про войну и всю опасность, которой можно подвергнуться вне стен Норы. Но даже если бы войны не было, ты поступил ужасно, потому, Чарльз Игнатиус Уизли, я хочу услышать твои оправдания, прежде чем озвучу твоё наказание.
Чарли вздёрнул подбородок и… промолчал. Потом пожевал нижнюю губу и, собравшись с мыслями, сказал:
— Я хотел как лучше. Я думал… думал, что на нас висит проклятие, а вы с мамой, — тут он запнулся и зыркнул на меня недобро, — обманываете нас и скрываете от нас всё!
Его голос звучал всё звонче, всё выше, практически срываясь на визг.
— Я хотел к тётушке Мюриэль, она бы помогла мне, Малфои, они… Они должны получить по заслугам!
— И как же ты собирался снимать проклятие, герой? — Артур вопросительно изогнул брови.
— Я хотел найти Малфоев и заставить их снять проклятие. Я думал, тётушка подскажет, как это сделать. А если нет, — оживился мальчик, — я бы женился на правильной волшебнице, и проклятие бы спало!
Артур сидел ошарашенный и не знал, смеяться ему или плакать. А я думала, что эти дети были слишком любимы и оберегаемы родителями, потому жили в придуманном сказочном мирке, где нет бед, забот и обязательств, их все любят, и всё у них получается. И этот мир не имел ничего общего с реальностью. И плоды воспитания внутри этого мира они с Артуром теперь и пожинают.
— Вот что, Чарли. Я тебя услышал. Теперь я хочу, чтобы ты услышал меня. И вы все — тоже, — обвёл он семью взглядом. — Ты, Чарли, сегодня лежишь, пьёшь микстуру и лечишься. Вечером ты будешь наказан. Видимо, я рано решил, что вы уже взрослые, и спрятал ремень. Я считаю, что ты заслужил двадцать ударов ремнём по заднице… — дети ахнули! Так сильно не получал ещё никто и никогда! Максимум по пять раз! — Кроме того, — продолжал отец семейства, — я запрещаю тебе прикасаться к мётлам!
На Чарльза было страшно смотреть, его ноздри гневно раздувались, и он закричал:
— Папа, это несправедливо! Если бы не Она, — и он ткнул пальцем в мою сторону, но Артур не дал ему закончить, заткнув острым и строгим взглядом.
— И весь месяц ты будешь помогать МАМЕ по дому! — припечатал Артур. — Если я услышу от неё хоть слово жалобы на твоё поведение, ты получишь ремня. И так будет каждый раз, ты меня понял?
— Я…
— Ты. Меня. Понял?!
— Да, отец, — Чарльз повесил голову, лишь тонкие слабые струйки дыма поднимались вверх от его ушей, и казалось, что даже волосы у него сгорают от стыда.
Артур встал и, оставив детей наедине с наказанным братом, взял меня за локоть и утащил в хозяйскую спальню, захлопнув двери. Он был напряжен и, кажется, даже зол. Артур крепко держал меня за предплечья и внимательно всматривался в лицо, а затем, словно стальной стержень, который заставлял его держаться, вдруг растаял. Он привлёк меня к себе и крепко обнял, дыша в волосы. Я замерла, не зная, как вести себя в этой ситуации. Артур крепко прижимал меня и словно черпал во мне силы. Точнее, не во мне, а в Молли. Видимо, ему не хватало её больше, чем он мог показать перед детьми и даже перед самим собой. Он очень сильно испугался за сына, и рядом с ним не было никого, кто мог бы разделить его страхи. Так же резко, как обнял, он отстранился.
— Прости, я…
Я осторожно погладила его по руке и ответила:
— Я понимаю. Ты всё правильно сделал.
Артур покачал головой, отошел от меня, сел на кровать и упёрся локтями в колени, погрузив пальцы глубоко в рыжую шевелюру.
— Мне иногда кажется, — сказал он очень тихо, — что я всё делаю неправильно. Вот и теперь, я где-то упустил Чарли, и он сбежал. Если бы я его не отыскал, он мог погибнуть. Из-за меня.
Я не стала ничего говорить, просто слушала. Ему нужно было быть услышанным.
— Мне очень жаль, — продолжал он, — что всё так, — он неопределённо махнул рукой, а затем она безвольно повисла. — Они ведь бывают совсем другие. Солнечные, добрые мальчики! Я не знаю, почему Чарли на тебя взъелся! Ты ведь стараешься всё делать…
Он поднял голову и внимательно посмотрел на меня.
— Никак не могу привыкнуть, — не отрывая взгляда, продолжил он, — ты совсем такая же, как она, и одновременно другая. Словно у моей Молли была сестра-близнец. Даже если бы она сейчас стояла рядом с тобой, я бы вас не перепутал. Она была мягче, заботливее, сердечнее, ты — сильнее и мудрее. Совсем иная. Но как же мне хочется, чтобы это снова была она! И я чувствую себя ужасно виноватым за это. И ничего не могу поделать. Я понимаю Чарли, ему хватило сил высказать то, что у меня на душе, и потому я проявил слабость и не наказал его, хотя и следовало. Но мне казалось, что это было бы подло — наказывать сына за то же, что ощущаю сам.