Мы встретились около дома в ярком лунном свете, меньше часа оставалось до полуночи, светила полная луна. Я повела его в поле за домом. Там Пандора, по моей просьбе, начертила защитный рунный круг.
Северус взял сорочку, и хотел было отвернуться, чтобы переодеться, но я его остановила. Не знаю, что это было за чувство, но я знала, что он должен раздеться сам, а я — надеть на него сорочку. Пришлось показать, чего я хочу с помощью рук, и когда он понял, то зарделся. Хотя и сумел себя преодолеть. Пряча взгляд, стянул мантию, затем расстегнул рубашку и, наконец, остался голым по пояс. Белое тело было некрасивым. Слишком длинные руки, торчащие ключицы и гусиная кожа. Он прижимал руки к телу, не зная куда их деть. Я попросила его жестом поднять их вверх, и он повиновался. Я успела краем глаза увидеть какое-то тёмное пятно на его предплечье, прежде чем оно скрылось под рукавом кольчужной сорочки, которую я на него надевала. Затем в ворот нырнула голова, потом я потянула сорочку на торс мужчины и отошла за пределы рунного круга. Северус опустил руки, чуть повёл плечами. Рубашка села как влитая. Ничего не происходило. Северус стоял, луна светила. Тёплый летний вечер доносил запахи луга, болотный дух озерца, запах разжареной смолы и хвои от леса. Я решила, что стоит вознести хвалу Великой за прожитый день, за то, что она направляла меня и мою руку в создании этой рубахи и попросить у неё помощи.
Ровно на середине безмолвной молитвы рубашка засветилась едва видимым, лунным светом, и впиталась в тело Северуса. Он застонал и опустился на колено. Его тело стало меняться: Он словно ещё немного подрос, стал шире в плечах, худоба перестала выглядеть пугающей. Он поднял на меня взгляд: лицо мужчины тоже изменилось. Нос немного выровнялся, хотя остался той же формы, волосы стали гуще и длинней. А затем Северус вдруг схватился за предплечье, там где было тёмное пятно, стиснул зубы и зашипел. Из его глаз полились слёзы, он медленно опустился на колени, прижимая к животу левое предплечье. Это длилось больше минуты. А потом он отпустил руку и я увидела, что пятна больше нет.
Дорогие читатели, дальше многие главы будут сложными и неоднозначными по поступкам персонажей, а события сильно ускорятся. Вышли на финишную прямую. Не стесняемся поставить автору лайк и написать отзыв. Мне это очень важно!
Итерлюдия о пользе и вреде пьянства, и о том, как быть отцом
В баре Годриковой впадины «Приют Горного Тролля» было многолюдно и очень шумно. То и дело поднимали тосты, кто-то смеялся, кого-то поздравляли. Пиво лилось рекой.
− За моего друга Сохатого, у которого сегодня родился сын! — проорал черноволосый кудрявый парень в магловской кожанке.
Все грянули кружками о стол и выпили.
− За Френка, который сегодня стал отцом! — проорал молодой белокурый аврор, в мантии, словно с чужого плеча.
И снова грянули кружки, и все выпили до дна. Градус веселья стремительно повышался. Лонгботтом и Поттер проставлялись — сегодня их жены родили сыновей. Наследников старинных и благородных родов. Гулял весь аврорат, друзья четы и просто все те, кто в этот вечер оказались в пабе Годриковой лощины. Пил и Артур, которого с собой настойчиво тянул Поттер.
− Эй, Уизли! Вот у тебя ж вроде трое сыновей? — вдруг спросил кто-то сильно нетрезвый с конца стойки.
− Шестеро! — откликнулся Артур. По залу раздались возгласы удивления, кое-где заржали над явно пошлой шуткой.
− И как оно? — вновь задали вопрос. Артур не знал, что ответить, потому сказал то, что реально думал:
− Никому не советую.
Чем вызвал просто бурю хохота. Нет, Артур очень любил своих детей, но иногда так от них уставал, что выть хотелось. Пока была жива Молли, как же больно каждый раз, когда об этом вспоминаешь, было легче. Нет, Мэри справлялась и с мальчиками и с хозяйством. Она готовила, шила, содержала дом и не выделяла никого из детей. Но она не была Молли. Совсем иная по характеру, Мэри стала неуловимо меняться внешне. Молли была пухленькой и такой нежной. Властная с детьми, настолько, что те пикнуть боялись, с ним, Артуром, Молли была покорной и слабой. Она ластилась к нему, обнимала при любой возможности. У них были сотни словечек, принадлежавших лишь им двоим, десятки маленьких обыденных ритуалов. Он так любил по ночам прижиматься к ней со спины, опуская ладонь на её живот, такой мягонький и белый. Место, где она носила их сыновей. Он любил каждую её веснушку, каждую морщинку.