– Вот бабуля обрадуется, – предвкушая похвалу, я галопом нёсся домой.
Пустой и тихий двор меня поначалу просто удивил. Нет брата, не слышно гомона и других пацанов.
– Васька! Васька! – позвал я брата на всякий случай.
Но в ответ услышал бабушкин возглас, которая вышла из нашего сарайчика, выполняющего роль хранителя угольной кучи и на летнее время места, где на керогазе она готовила еду. Ну и для других нужд.
– Ты на кого похож? – всплеснула она руками, – а это что такое? – она оттянула верх майки, где на всей территории моего маленького тельца лежали сорванные головки увядающих цветочных цариц.
– Бабуля… я на варенье…я хотел…, – захныкал я не от боязни получить наказание, а от обиды на коварство брата.
– Что, Васька надоумил? – строго спросила бабушка.
И вот тут я, вытирая руками непроизвольно хлынувшие слёзы, махнул головой и заревел во весь голос.
Да, наша бабушка! Сложив кухонное полотенце вдвое, она пустила его в дело.
– Вот тебе за то, что брата выдал, а это получай за испорченные розы, которые украл! Кто тебе говорил, что красть это хорошо? – полотенце затанцевало по нижней части моей спины.
Я ревел, размазывая жидкость из носа и глаз грязными руками.
– Я не крал! Я хотел тебе на варенье! Я больше не буду так делать, бабуля, – мне хотелось разжалобить бабушку. Но на неё это не возымело никакого действия.
– Так возьми, утрись, – она протянула мне полотенце, – и вот что милок, отнеси-ка ты розы назад.
– Куда нести?
– Туда, где украл, туда и неси. И чтобы каждая роза оказалась на своём месте!
– Как? Бабушка, я же их сорвал?
– Как срывал, так теперь и восстанавливай. Хоть пришивай. Но чтобы розы росли на прежних местах. Я приду, проверю.
– У меня ниток нет! – разревелся я ещё больше, не подумав, что к ниткам нужны иголки.
Бабушка дала мне катушку с нитками и, развернув меня к воротам, мягким «подпопником» отправила исправлять содеянное преступление.
Я брёл через площадь, потирая исцарапанные шипами руки.
– Жара на улице прошла. Хитрый Васька вернётся сейчас с Левого берега чистым, довольным, а я… Как они пришиваются, эти розы? – хныкал я, сидя у оборванного мною, а может, и не мною куста, спрятавшись от глаз сторожа.
Сидел я долго, прилаживая нитками бедные бутоны к колючим веткам, которые тут же падали на кучу таких же несчастных завядших бутонов, которые я вывалил тут же из майки. Я злился и плакал от того, что цветы совершенно не хотели возвращаться на свои прежние места. Я боялся, что уже стемнело, и становилось страшно. Но вдруг я услышал голос сторожихи тёти Ани.
– Кто у нас тут ворует розы? Кого я сейчас поймаю? Есть здесь воришки или уже убежали?
Тут я не выдержал и встал во весь свой маленький рост.
– Я больше не буду воровать, тётя Аня, только розы никак не прикрепляются!
– Точно не будешь? Тогда пошли ко мне в сторожку.
– Не могу, бабушка мне сказала посадить их на место.
– Хорошо, не переживай, я сама потом вернусь и посажу бедные цветы. А тебе домой пора. С бабушкой я попробую договориться, ты только больше никогда без спроса ничего не бери. А то дежурил бы другой сторож, тебе не поздоровилось бы.
Ещё больше меня взял испуг, когда в сторожке я увидел бабушку, которая пила горячий чай с вареньем.
– Вернул розы на место? Я пришла проверить твою работу, – грозно спросила она.
Но за меня вступилась добрая сторожиха. В этот вечер, помытый в корыте и измазанный бабушкой зелёнкой, я сидел в комнате и не вышел даже тогда, когда Васька получал от неё полотенцем по шее. Но утром старший брат сам разбудил меня.
– Давай, просыпайся, смотри, что я тебе на завтрак принёс, – протерев глаза от сна, я увидел в руках Васьки целый граненый стакан гоголя-моголя!
После этого, какие могут быть обиды? Такого вкусного, лёгкого и нежного Васиного гоголя-моголя. Как у него хватало терпения руками взбивать мою любимую сладость? Так не получалось ни у кого, даже у нашего с Васькой дяди, младшего сына нашей бабушки, всего на семь лет старше Васьки. Хотя Паша был великим сладкоежкой. Я всегда с интересом наблюдал картину, как мой дядя пьёт чай.