Первым делом он заполнял стакан доверху кусками «настоящего сахара». Не рафинада, а расколотого специальными щипчиками, надо сказать, нами с братом в наказание за очередное озорство от целой сахарной глыбы кускового сахара и только потом заливал эту сахарную гору заваркой и кипятком. Чай он пил с подстаканником, как было принято у бабушки, и с неизменным в руках журналом или книгой. Так, постепенно доливая воду в стакан, он чаёвничал до полного растворения сахара, который не растворялся в стакане очень долго даже от кипятка.
Проходило время. Взрослел Васька. Подрос и я. У нашего с Васей дяди, отличника и мастера спорта по фехтованию, появился бобинный небольшой магнитофон «Соната». Мой дядя, тоже гордость нашего двора, любил Есенина и подпольные песни Высоцкого. А Васька был из другого поколения. Он любил модный твист и шейк.
– Вы с ума сошли, – сокрушался мой папа, – смотри, вот танец степ, чечётка! Вот как надо! А это что такое? Извиваетесь, как змеи, – говорил он, показывая иногда ему и его компании незаслуженно забытые танцы.
Теперь Васька стал взрослым и важным. Он окончил технологическое училище и стал неплохим закройщиком. Особенно ему удавались брюки. Теперь, когда его родители уходили в ночную смену, у них в комнате часто собирались компании его друзей. Иногда, после таких «загулов» ему всё ещё доставалось от бабушки «полотенцем по ушам».
Женщины нашего двора, не все, а ровесники бабушки, очень любили посещать бесплатные лекции. На подобие «Есть ли жизнь на Марсе», которые проводились в стареньком деревянном клубе имени Фрунзе, который находился напротив нашего роддома и отделения милиции. После лекций обязательно показывали документальный журнал на старом жужжащем киноаппарате, за которым следил киномеханик. Это стало традицией дружного дворового сообщества. Бабушка всегда меня брала с собой. Но в этот раз, шёл дождь, и мне было разрешено остаться смотреть подшивки журналов моего дяди «Крокодил» и «Огонёк». Для Васи и его компании это исчезновение бабушки и соседок по коридору было сигналом к сбору. Я уже ходил в школу, еле умел читать, но для меня рассматривать «крокодильские» картинки было большим удовольствием, чем смотреть политический киножурнал, что я и делал. Заглянувший в нашу комнату Васька, заговорщицки моргнув глазом, спросил:
– Пирожное хочешь? Есть твои любимые.
Эклеры… Я не любил, я обожал наши вкуснейшие «Главхлебовские» эклеры. Они были трёх видов. Со сливочным кремом и мои самые любимые. С шоколадным кремом и с кремом из взбитых яичных белков.
На столе в комнате тёти стояли бутылки с сидром и каким-то вином и тарелки с виноградом, конфетами, несколько пирожных «Корзиночки» с джемом внутри и цветочками из крема сверху, такие пирожные обожают девчонки. И тарелка с эклерами, выложенными горкой.
За столом сидела соседка по коридору Алиска. Надо сказать, что наш двор, это бывшая усадьба какого-то миллионера, в доме которого, в пору моего детства, располагался детский садик, которому принадлежал парадный вход со стороны улицы. А всё, что у бывшего владельца называлась чёрным двором, например, конюшня на восемь лошадей и достроенные пристройки, было нашим жилищем. Каждое бывшее стойло – комната с встроенной внутри маленькой печкой и большим окном напротив двери.
– Ешь, – Васька пододвинул ко мне тарелку с выстроенной на ней пирамидой из моих обожаемых эклеров.
– Пить дай, – попросил я его.
Вася протянул мне стакан с водой.
– Ты чего ребёнку даёшь? Жирный крем и холодная вода, – остановила его Алиска.
– А у меня чая нет. Может, пусть глотнёт сидр?
– Ты вообще, зачем его сюда приволок? Давай, отволоки его домой, пусть там ест, скоро наши с лекции вернутся. Смотри, у меня нет времени.
– Ешь, – прикрикнул на меня Васька и сел на место подруги, не на много старше его, которую какой-то парень подхватил и завёл на спальную половину родителей брата, отгороженную шторкой, прикреплённой к палке, один конец которой стоял на верху буфета, другой на верху шифоньера.
Васька вместе со мной уплетал пирожные, запивая сидром из стакана, а в тёткину половину всё входили и выходили по очереди парни. Наевшись от пуза эклеров, заев их конфетой «Белочка» и «Красная шапочка» я, думая, что в стакане налит сок, залпом опрокинул в себя целый стакан сидра. Потом мне только вспоминались широко раскрытые глаза Васьки и бабушкин крик, когда она меня лечила, не зная от чего. В эту ночь меня не только тошнило.
На утро, накормив бульоном из куриных потрошков, купленных ранним утром по рублю за кучку на нашем Пролетарском базаре, бабушка учинила мне допрос. Поймав момент моей беспомощности, ей, как настоящему разведчику, удалось выудить из меня, что ребят было много, а Алиска всё время спала за закрытой шторкой.