Сначала я подумал, что это помощник по хозяйству, поэтому его и не пригласили к столу, где собрались все близкие люди. Продолжая общаться с роднёй и заедать их расспросы и рассказы обильным угощением, мне постоянно казалось, что мужик в гамаке как-то странно на меня смотрит. Расстояние между нами было не близкое, но я был уверен, его взгляд касался именно меня.
– Кто там, в гамаке в саду? – спросил я любимую тётушку, жену дяди Паши.
– Как кто? Васька!
– Как Васька?
– А что тебя удивляет. Его Татьяна временами к себе забирает, отмоет, откормит. Он в огороде повозится, надоест, так к себе уйдёт или к какой-то очередной любовнице, чтобы мы его не искали и снова в отрыв идёт. Беда. Пьёт наш Васька. Поэтому и стесняется седеть со всеми за столом.
Я соскочил со стула и ринулся в сад.
– Брат Вася, ты что тут, а не со всеми? Ты не узнал меня?
В моих глазах стояли слёзы. Василий спустил ноги с гамака, пожал мне руку, закурил предложенную мной сигарету.
Придвинув ближе к нему рядом стоящий стул, я сидел и смотрел на брата. На своего старшего брата. Он, выпустив дым, поднял на меня глаза.
Лучше бы он этого не делал…
Его взгляд я до сих пор не могу забыть. Во взгляде взрослого мужика была такая тоска… Нет, не тоска и не грусть, не отчаяние и жалость, и не боль, а что-то взятое понемногу из всего перечисленного. Такому взгляду ещё не придумано название, он не вонзается в сердце сразу, а входит в него штопором, постепенно, горьким пониманием и остаётся там навсегда.
Мы сидели и молча курили. Я не хотел начинать свой разговор с братом с банальных вопросов: как же так? Что произошло? Зачем и почему? Мне показалось, что его эти вопросы унизили бы. Докурив и затушив свою сигарету, Вася протянул мне руку, похлопал по плечу и тихо сказал:
– Иди, брат, иди. Всё путём. Всё нормально.
Но я видел, что нормального мало. Брат превратился в маленького худого седого старичка с проваленным ртом из-за недостатка зубов. Дальше оставаться в гостях и веселиться со всеми я не мог. Найдя причину, мы с женой ушли из гостеприимного дома.
Прошло ещё несколько лет. Как-то по телефону мама сообщила мне об изменениях в жизни брата.
– Ты знаешь, Васька-то наш, чтоб не сглазить. И пить стал меньше, и Светка протезы ему сделала. Сейчас с женщиной живёт, она правда, не ангел, тоже раньше сильно выпивала. Приодела его. Заставила работать. Он сейчас грузчиком работает, а она уборщицей. Он хоть есть нормально стал, его женщина в этом плане молодец. А то ведь водку одну пил, а пивом закусывал.
Светка, мамина подруга. Она с ней дружит с первого класса школы. Она же наша с сестрой названная крёстная, теперь крёстная бабушка моих детей и зубной техник всей нашей большой южной родни. Она тоже всегда с симпатией относилась к Ваське. А я подумал, что за столько лет, несмотря на выбранный образ жизни, от Васьки никто не отвернулся. Не бросил. Всегда все вспоминали его добрые дела и поступки. Но и сожалели, конечно, что жизнь так изменила его.
Но мне казалось, что не изменила. Раз в памяти хранятся только добрые поступки о человеке, значит такова его сущность, и не какая тяжёлая или безрассудная жизнь не заменит ему сердце на другое, на злое и недоброе. Жизнь могла изменить только его внешний вид, но никак не человеческую сущность.
Очередной мой приезд в родной город случился ещё лет через десять. Взяв жену и детей, я поехал показать им мой город, двор, в котором прошло моё раннее детство. Познакомить с любимой роднёй.
– Да, вот такая музыка, – увидев в моих глазах испуг, – тихо произнёс постаревший дядюшка спортсмен, когда из окна перестал увещевать своего зайца, король всей современной попсы, – нет, ты слышал, что они теперь слушают? Ё-ка-же.
Наш благоухающий ароматом различных цветов, сирени, мяты, дикой Изабеллы двор походил на то, что в принципе и происходило долгое время со страной.
– А помнишь нашу абрикосу? – спросил я его.
– Абрикосу, конечно. Они и акацию срубили. А она ещё при старом хозяине жила, – грустно ответил дядя, – а клумбы?
Он подвёл меня к уже переделанным и приватизированным «стойлам» и к соседям, выглядывающим в окна посмотреть на незнакомые лица, и стал представлять меня новым жильцам двора.
– Это мой племяш, вот он здесь родился, вот таким бегал и помнит, каким был раньше наш двор! Красивее места во всём городе не было. А сейчас только у меня Изабелла и осталась. Пошли, племяш, я тебя винцом и соком угощу из твоей Изабеллы. Тётка наделала.
– Нет, сначала к нам, в комнаты бабушки и тёти. Вася дома? – попросил я его.
– Куда же ему деваться? Ё-ка-же.