По виду Васи и его супруги было видно, что они знали о моём визите и подготовились к нему. Васька в белой накрахмаленной рубашке, пахнущий одеколоном, и его женщина со следами небольшой деградации, какая появляется у постоянно выпивающих женщин, тоже выглядела нарядной. Явно недавно подкрашенные корни волос и пышная причёска, воздушная нарядная белая блузка, маникюр и подкрашенные глаза и губы, если бы не изменения на лице от пристрастия к змию, то выглядела бы она весьма привлекательной женщиной. Вася сидел рядом со своей мамой, нашей героиней фронтовичкой, с вечно дымящейся, правда, уже не папиросой, а сигаретой и взгляд его был настороженный, но с какой-то веселинкой, что меня очень порадовало и успокоило.
– О! Племяш зашёл. Уважил старую, – принимая подарки и цветы, обнимая всех по очереди, говорила тётушка, – я уж не хожу, ноги совсем опухают. А эти, гляди на них, вырядились. Слышь, племяш, уважают тебя.
– Ну что вы говорите, мама, – Марина, так звали гражданскую жену Васи, подошла к тётушке и стала поднимать её с кресла, – оторвитесь от своего телевизора, пойдёмте на воздух.
Она помогла ей встать, и мы медленно двинулись по узкому коридору. Раньше он мне казался длинным и широким. Коридор пролегал напротив наших комнатушек. А у окон во двор, стояли в ряд, у кого столы, у бабушки большой старинный сундук. На этих столах-сундуках у каждого жильца располагались в зимнее время керогазы и кастрюли со сковородками, а территория «частной собственности» делилась от умывальника с тазом на табуретке под ним и ведром с питьевой водой рядом до такого же соседского хозяйства. Теперь, с моими формами повзрослевшего мужа, в таком пространстве не повернуться.
– И где она там этот воздух нашла? А, племяш, ты помнишь наш воздух, когда ты пацаном цветы с клумб обрывал? Тогда был воздух, а цветочный аромат какой стоял? Помнишь, когда все вокруг варенье варили на зиму, а ты всё бегал за пенками? А моих раков помнишь? Ты их очень любил…
Тёткины раки, сваренные по её незамысловатому способу с кукурузными листьями и укропом, это… Это тот вкус, который запоминается в детстве. Потом, во взрослой жизни, ты будешь стремиться повторить, делая всё по её рецепту, но того вкуса не добьёшься уже никогда. Наверное, потому, что это вкус детства, который ты можешь воспроизвести только в своей памяти.
Теперь в нашем дворе не было ни цветущих палисадников, ни скамеечек, ни лавочек, ни сооружённой нашими родителями детской площадки. Обойдя, как по лабиринту, стоящие автомобили и мотоциклы, мы подошли к единственному уцелевшему раритету. Нашей старинной колонке, у основания которой, как и в наше время, стояла небольшая вечная лужа. И как только не пытались взрослые избавиться от неё, она появлялась вновь, и вновь на радость нашей ребятни.
– Вась, ты помнишь, как мы в эту лужу карбид бросали и в рассыпную? И где ты только доставал его?
– Места знать надо, – улыбнувшись, ответил брат.
За обильным столом моей любимой тётушки, смешливой и простой в общении донской казачки, молодой женой дяди, (для меня она всегда останется молодой) под развесистыми зарослями Изабеллы, под её домашнее винцо мы долго вспоминали наши проказы, игры, моё детство, Васину юность, а в душе играла музыка. Тихая мелодия детства.
– Как ты всё помнишь? Я ничего не помню…– грустно заметил брат.
Но я ему не поверил.
– Я всё помню, как ты катал, меняя вниз по брусчатке на самокатных досках, на подшипниках, которые сам делал всей ребятне. А твоя доска была двухместной, специально, чтобы меня катать. А помнишь, как ты мне подарил на зависть всех пацанов мешочек с гайданами? А какие рогатки ты делал? А свистульки? И как это у тебя получалось, что было всё на зависть другим?
– Вот и всё моё наследство. Всё, что было дорогого, тебе досталось, – грустно сказал Вася, наклонив голову.
А я подумал, что он правильное сказал. Дороже наследства, чем добрая память, нет и не будет никогда. В этом плане я богатый человек.
– Вась, а ты помнишь, ё-ка-же как мы с тобой малышне горку выше сарая Марии Петровны построили? А Радик с горки на санках катился и коньком разрубил голову Пирату и мы с тобой носились с бедной собакой, не знали, что с ней делать. А потом привели нашего участкового врача? – спросил дядя.
– Помню, хорошая тётка была, не отказала в помощи, лечила собаку, – задумчиво произнёс Вася.
– Хорошая… Она же наша, ё-ка-же! Ты, что! Я в сорок втором родился, так она меня нянчила вместе с твоей матерью, племяш, – Паша кивнул в мою сторону, – ты что! Да все ушли. Кто давно, а кто недавно.
– Я помню, Пират долго с забинтованной головой ходил. Таких собак больше я не встречал. Как он детей любил. Родители Радика боялись, что он запомнит и будет Радьку кусать. А Пират, когда очнулся, первым делом к нему подошёл и лизнул его, – вспомнил я.