Будильник снова прозвенел, пожалуй, стоило задать ему больший интервал на будущее, а сейчас я лениво, но все-таки поднялась. Нашарила ногой тапок рядом с кроватью и поплелась в душ. Завтракать не хотелось, смотреть в глаза отцу тоже.
Приведя себя в порядок, я прошла мимо кухни сразу в коридор, предпочтя дождаться его на улице. Он как раз тянул кофе, сидя за кухонным столом, рядом ворковала Надя, липнув к нему, как муха к меду.
– В этом доме принято здороваться, – услышала я отцовский голос.
– Доброе утро! – произнесла равнодушно, повязывая шарф.
– Завтрак стынет.
– Я не хочу, – сглотнув слюну, ощутила вкус железа во рту.
– Надя, между прочим, старалась и для тебя.
– Я не голодна, – повторила еще раз, сгорая от желания закрыть уши ладонями, чтобы не слышать ничей голос.
– Не веди себя, как свинья неблагодарная, – папа был настойчив и, похоже, настроение его резко падало.
Хотелось, конечно, верить, что ни по моей вине, но что-то подсказывало обратное.
– Я правда не хочу, – стараясь не расплакаться, промолвила уже тише.
Слезы позже, не сейчас, не при всех!
Зачем показывать, насколько я уязвима и как меня легко можно задеть! Я должна быть стойкой и сильной, не демонстрировать хрупкую душу, потому что всем плевать было на мои желания здесь.
– Не трогай ее, – елейно пропела Надя. – Пообедает в школе, – покосившись на меня из-за его плеча, не смогла промолчать она.
– Хорошо, – погладил отец ее по щеке, а я ловила их отражение в зеркале и мне так мерзко становилось, что хотелось быстрее вырваться на свежий воздух.
Тошнота к горлу подступала, этот дом, будто насквозь пропитался лицемерием и сами стены отравляли вокруг все.
Внутри все протестовало, но смириться следовало, наверное, пока что я была бессильна спорить или противостоять им. Слишком слаба, не имеющая под ногами почвы.
И устраиваясь на пассажирском сидении в автомобили отца, я поспешила включить плеер, но у папы были другие планы.
Это утро не задалось с самого начала, почему же посчитала, что дальше мне должно повезти?
– Ты была груба утром с Надей, – выезжая со двора, произнес он строго.
– Я даже слова ей не сказала! – смотря в окно, произнесла тихо.
– А надо было. Хотя бы спасибо.
– За что? – не верила я в услышанное.
Выключила музыку, стараясь переварить все, что он говорил.
– За заботу. Она могла бы уйти, но живет, терпит твои выходки.
– Пап, какие? – в груди клокотало от обиды.
Она царапала и полосовала меня, я давилась словами, но так хотелось докричаться до него, сказать, как он ошибался.
– Я считал, что воспитал достойного ребенка, а получилось, что никчемное существо.
– Если так, – выкрикнула, распахивая дверь на светофоре, – то сдай меня в детдом! – слезы покатились горохом.
Отец прокричал что-то в спину, но я не слышала, ветер заглушал его слова, разнося их по округе.
Я шла, пробираясь по нечищеным тротуарам, утопала в снегу, чувствуя, как мокли ноги, но холод в этом случае был анестезией от болезненных чувств, что терзали меня.
Не думала, что будет вечером, как заявлюсь домой. Да пусть хоть замки сменит. Плевать!
– Быстро села в машину, – отец двигал медленно вдоль тротуара. – Катя, я кому сказал!
– Я тебе не собака, чтобы исполнять команды, – огрызнулась, едва ли не в первый раз.
– Ты пожалеешь ведь.
– Я хочу вернуться к маме. Отвези меня к ней, – давясь слезами, жалобно попросила, будто мне пять и нет никого роднее.
Но это иллюзия.
Сейчас, увы, но все было не так.
И мне не пять, и мама не горела желанием принимать участие в моей жизни, решив, что я вполне справиться могу и без ее поддержки.
– Ты ей не нужна! – прорычал отец, матерясь, на сигналы клаксонов сзади.
– И тебе тоже.
– У своих дружков набралась?
– Каких? Я дома сижу постоянно!