И он пытался. Честно. Но в какой-то момент, кажется, выдохся, вспомнив, что и сам живой, и жизнь одна. И решил, что пора стать счастливым. А я болталась между ними, как неприкаянная, как резиновый мячик, брошенный в реку. Плыла по течению, старалась учиться, развиваться, лишь бы в водовороте не потерять ориентиры.
– Катька, – голос Ритки в трубке телефона звучал, как всегда бодро. – Выходи на улицу. Тут такое!
– Что? – уткнувшись носом в подушку, пробубнила я.
За окном темнело, снег медленно опускался на холодный асфальт, делая серые пейзажи немного веселее.
– Драке быть!
– Снова ваш двор на наш, да? – заранее зная, кажется, ответ, спросила лениво.
– Если бы… Круче… Егоркины шакалы собрались новичка разнести.
Не сразу дошел смысл ее слов, а когда сообразила, вскочила пулей, задыхаясь от тревоги. Сердце ухало в груди и ныло. И я, отчего-то теряя контроль над собственными эмоциями, знала в тот миг лишь одно: я должна помешать… Сбежать, как-то умудриться выбраться из дома, даже если придется спускаться по водосточной трубе…
– Ты никуда не пойдешь, – слова отца ударили наотмашь. – Приличные девушки в такое время сидят дома! – отчеканил и спорить было бесполезно, а за спиной его стояла Надя, смотря на меня с пренебрежением, будто демонстрировала, за кем здесь последнее слово.
Глава 5
– Пап, мне не десять лет, – попыталась я поспорить с отцом, ненавидя в душе его диктаторские замашки.
Слишком резок порой, считая, что один он прав, а мнение остальных всего лишь пшик.
Он не слышал и не желал даже попытаться в такие моменты, вызывая в душе отчаяние.
– И все мои подруги в такое время еще гуляют, почему я не могу-то? – пустая попытка докричаться до него, хотя в глубине знала, что тщетно. Если он решил, что трепыхаться бесполезно.
Я была из тех детей, кто, пожалуй, как бы дурно это не звучало, желал, чтобы родители расстались. И дело не в скандалах или токсичной атмосфере дома, просто мне хотелось чуть свободы, иметь возможность дышать, не бояться возвращаться домой, опаздывая на пять минут, и не вжимать голову в плечи, когда отец проверял дневник.
Но жизнь повернулась так, что я все равно вынуждена была проводить какое-то время с ним. Да и папа, сойдясь с Надеждой, вроде бы стал мягче. Я его таким действительно никогда раньше не видела, но как показала практика… он был ласковый со всеми, кажется, кроме меня.
– Потому что я так сказал, – отрезал он, не объясняя причины.
Нельзя и нельзя! На все один ответ.
– Я же около дома, – присела на край кровати, глазами полными веры взглянула на него.
– Надя сказала, что ты сегодня была груба с ней! – отчеканил папа.
Его холодный взгляд обжег кожу, а на моих ресницах едва не повисли слезы от обиды. Что за бред! Да я… Я никогда не единого слова ей не сказала!
От негодования и несправедливости перехватывало дыхание. Я судорожно пыталась вспомнить, когда только успела и главное – за что?!
– Врет она, – сорвалось в итоге с моих губ.
Я сжала кулачки, впиваясь ногтями в нежную кожу ладоней. Ох, как хотелось посмотреть в ее лживые наглые глаза, задать вопрос в лоб. Но пассия отца носа не казала из спальни.
– Выбирай выражения! – бросил отец, отходя к двери.
– Почему ты мне не веришь, пап? – слезы покатились горохом.
– Большая она… вижу я, какая, – равнодушно произнес он. – Если такая взрослая, чего ревешь, как младенец, оставшийся без матери?!
Слишком жестоки были его слова, слишком больно было их слышать. Я не заслуживала, но ему не понять. Он жил в своем мире, а мы все… все, кажется, без исключения обязаны были считаться с ним.
И, возможно, мне стоило взять себя в руки, успокоиться. Спрятаться под одеяло, провалившись в сон, но… Я вместо этого с силой ударила ногой дверь, а потом просто подперла ее стулом, не желая ни с кем общаться.
В душе бурлил кипяток, обжигая сердце. На нем, кажется, на один рубец стало больше после сегодняшнего разговора.
Я всегда ощущала себя такой несчастной и ненужной. И вроде бы привыкнуть должна была, а все никак.