«Вырядилась как на смотрины!» – с сарказмом подумала Александра.
– Какие украшения изволите надеть, мадемуазель? – спросила камеристка, закончив прическу. – Мне кажется, к этому наряду подходит лишь черная бархотка с золотым крестиком. – Она выжидающе посмотрела на хмуро молчавшую хозяйку.
– Что? Бархотка? – встрепенулась Саша. – Да, пожалуй…
– А вот цветов для прически к этому платью я не нашла, хотя пересмотрела все ящики. Похоже, вы забыли их заказать.
– Ну, так поищи какие-нибудь другие, подходящие по тону, – безразлично отозвалась Александра.
– Поискать-то можно. Но не лучше ли украсить прическу живыми розами, из того букета, что стоит в гостиной? Они ведь еще совсем свежие, и их много, если взять три цветка, заметно не будет. А главное, они точно такого же оттенка, как и ваш наряд!
Несколько секунд Александра растерянно смотрела на камеристку, а затем из ее груди вырвался нервный смешок.
– О господи, какой ужас! – она вскочила с кресла. – Да, Сурин, без сомнения, будет очень польщен. Надеть платье такого же оттенка, как его цветы! Это уже не просто кокетство, а «тонкий, завуалированный намек»… на то, что я безумно расчувствовалась от его подарка и думаю о нем каждый день и ночь!
– Ну так как, мадемуазель, мне сходить за розами? – спросила горничная.
– Да, Маша, сходи, – весело отозвалась Александра. – Все равно, терять уже нечего!
Экипаж Сурина подъехал к крыльцу в тот момент, когда Александра шла по коридору второго этажа к лестнице. Поэтому встречать драгоценного гостя Любови Даниловне пришлось одной. Конечно, Александра могла бы и поспешить вниз, но не стала этого делать, рассудив, что не стоит общаться с Суриным без присутствия бабушки. Она уже твердо решила, что сегодняшняя встреча с Суриным должна стать последней в ее жизни, и хотела дать ему понять, что чары его обаяния оставили ее равнодушной. Незачем ему тешить с ней свое самолюбие! Да и нельзя допустить, чтобы он снова напросился к ним в гости или пригласил их на какой-нибудь званый прием в свою честь.
Когда Александра вошла в гостиную, Сурин и Софья Аркадьевна заканчивали обмен любезностями. При звуке шагов Александры Сурин обернулся, и его глаза засветились непритворной радостью.
– Александра Ивановна! – проговорил он с почтительным поклоном. – Рад видеть вас в добром здравии!
– И я рада вас видеть, господин Сурин, – ответила она сдержанно-приветливым голосом. – Как ваши дела? Удалось сделать то, что намечали, за вчерашний день?
– Да. Но не будем о моих делах: это слишком скучная тема, – его губы тронула ироничная улыбка, тут же сменившаяся теплой и дружелюбной. – Как вы сегодня очаровательны! Ей-богу, в этом платье вы кажетесь мне еще красивей, чем в бальном!
– Благодарю вас, – сдержанно промолвила девушка.
– Посмотри, дорогая, какие чудесные конфеты привез нам Сергей Николаевич, – Любовь Даниловна указала на столик, где лежала большая, красиво украшенная коробка шоколадных конфет, перевязанная золотистой ленточкой. – И еще целую корзину экзотических фруктов, я велела подать часть из них на десерт.
– Право же? – вежливо улыбнулась Александра. – Как это любезно со стороны Сергея Николаевича! Но, может быть, он проголодался с дороги, и нам надлежит распорядиться, чтобы поскорей подавали обед?
– Да, пожалуй, лучше сперва подкрепиться, а уж потом погулять по усадьбе, – согласился Сурин. – Тем более что за вином беседа завсегда идет легче, чем на трезвую голову.
Лицо Софьи Аркадьевны так комично вытянулось, что Александра едва не рассмеялась. Но она заставила себя сдержаться и лишь в очередной раз одарила Сурина любезной светской улыбкой.
– Думаю, ваше замечание справедливо, – промолвила она. И повернувшись к матери, которая от волнения не знала, за что хвататься, прибавила: – Мама, позвони и распорядись, чтобы накрывали!
Любовь Даниловна засуетилась. Желая избежать неловкой паузы, Александра спросила бабушку, сильно ли, по ее мнению, изменился за прошедшие годы Сергей Николаевич.
– Да уж, пожалуй, я бы не узнала его, если бы повстречала случайно, – с чуть заметной усмешкой ответила Софья Аркадьевна. – Таким красавцем и щеголем стал, каких у нас в провинции и не встретишь!
Сурин добродушно рассмеялся.
– Признаться, мне самому иной раз становится с себя смешно, – он иронично оглядел свой элегантный костюм цвета топленого молока. – Но куда же деваться: положение нувориша обязывает! И быть щеголем, и сорить деньгами, и пускать пыль в глаза… Но что это мне вздумалось рисоваться? – внезапно оборвал он себя. – Давайте лучше не обо мне, а о том, что тут у вас изменилось. Кто из моих старых знакомых жив, а кто помер? Цела ли еще та церковь в Староселье, где меня крестили? А кладбище, на котором похоронена вся моя родня? Впрочем, они должны быть в порядке, потому что я когда-то списывался с епархией и деньги на реставрацию посылал.