– Так, значит, это вашими заботами восстановлена общинная церковь в Староселье? – изумилась Любовь Даниловна. – Как это трогательно, что вы не забываете о местах вашего детства и юности! А на могилу вашей матушки мы с дочерью, конечно, проводим вас после обеда.
– О нет, это ни к чему, – мягко возразил Сурин. – От Дубровиц до Староселья почти три версты, и такие паломничества лучше совершать в одиночестве. Так что я заеду туда потом, как буду возвращаться в Смоленск.
Александра внезапно почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Только сейчас ей подумалось, что причины, по которым Сурин так стремился в Дубровицы, не ограничивались желанием покуражиться над бывшими хозяевами. Ведь это же его родина, места, где он вырос и провел первые двадцать лет своей жизни! И они могут быть столь же дороги его сердцу, как дороги ей самой. Разве что-то меняется от того, что она – дворянка, а он – бывший крепостной? Чувства-то у всех людей одинаковые!
«Ради бога, только не поддавайся сентиментальности, – одернула себя Александра. – Этот человек не нуждается в твоем сочувствии. То, что было раньше – это было раньше. А в настоящее время, если кто-то из вас двоих и заслуживает сочувствия, то это ты, а не он, потому что с ним-то как раз все прекрасно».
Пока Александра об этом думала, ее родственницы успели поведать Сурину о местных переменах, не касаясь, естественно, печальной перемены в их собственном положении. Беседу продолжили в столовой, куда их вскоре позвали, и обед, вопреки опасениям Александры, прошел непринужденно. Немного портило дело лишь пылкое восхищение Любви Даниловны Суриным. Софья Аркадьевна бросала на нее неодобрительные взгляды, но Любовь Даниловна не замечала их, особенно после нескольких рюмок вина, пропущенных за компанию с гостем.
Тем временем в гостиной сервировали чайный стол. Прежде чем перейти туда, Сурин попросил у Софьи Аркадьевны разрешения выкурить папиросу.
– А вы, Любовь Даниловна, не балуетесь этим модным увлечением, как многие столичные дамы? – спросил он, доставая золотой портсигар. – Если балуетесь, могу угостить вас первосортными английскими папиросами.
Александра едва не подпрыгнула на стуле. Она-то прекрасно знала, что ее мать «балуется этим модным увлечением» и что бабушка находит его вульгарным. И уж тем более вульгарно, по мнению Софьи Аркадьевны, было курить в присутствии мужчин, а не в компании эмансипированных приятельниц. Но красноречивый взгляд Александры, брошенный на мать, пропал впустую.
– Сделайте одолжение, Сергей Николаевич, – кокетливо проговорила Любовь Даниловна, изящным движением отклоняя в его сторону руку.
Сурин протянул ей папиросу и поднес спичку. При виде этого безобразия у Софьи Аркадьевны сделалось такое страдальческое лицо, что Александре захотелось расхохотаться. Но смех на самом деле был плохой, потому что ее маменька, в своем нежно-сиреневом туалете, с романтическими перышками в прическе, смотрелась комично в роли эмансипированной курящей дамы. Но Сурин, казалось, ничего не замечал: ни ужаса на лице Софьи Аркадьевны, ни нелепых ужимок Любови Даниловны, ни волнения самой Александры.
– Отличные папиросы, – с видом знатока протянула Любовь Даниловна. – В нашей глуши таких не найдешь.
– Ну, я бы не сказал, что Смоленск – такая уж глушь, – с улыбкой возразил Сурин. – По сравнению с иными губернскими центрами он весьма цивилизованный город. А теперь еще и железную дорогу провели во все стороны. Большое дело, надобно заметить!
Любовь Даниловна тяжко вздохнула.
– Да, железная дорога – это безусловный прогресс! Садись в вагон и езжай, хочешь – до Москвы, хочешь – хоть до самого Петербурга. Были бы еще деньги на разъезды! – она невесело рассмеялась.
Александра почувствовала, как ей становится дурно. О боже! Сейчас Сурин начнет расспрашивать маменьку, что она имела в виду под словами «были бы деньги», и та не моргнув глазом выложит ему правду об их нынешнем положении. Но Сурин ничего не спросил.
– Кстати, а ведь мой банк тоже финансировал строительство этой железной дороги, – внезапно оживился он. – Мутное дело было, должен вам сказать! Нажились-то в конечном итоге недурно, но вначале едва не погорели. А все потому, что ввязались в затратное предприятие, не имея необходимых средств. – Он усмехнулся, покачивая головой. – В один момент я уж думал, что все, обанкротимся к чертям собачьим. Но ничего, вывезла кривая.