Иные дагестанцы оказались вдалеке от родины еще во времена Шамиля. Ушли от своих очагов на поиски счастья, которое не далось дома.
Другие уехали, не поняв революции или поняв, но испугавшись, а третьих революция выдворила сама. Есть и четвертые, самые негодные, самые жалкие и потерянные. Эти изменили родине уже во время последней войны.
Разных дагестанцев повидал я. В Турции побывал даже в дагестанском ауле.
— У нас здесь тоже маленький Дагестан, — сказали мне жители этого аула.
— Нет, вы не правы, Дагестан только один. Двух Дагестанов быть не может.
— А кто же, по-твоему, мы, откуда?
— Да, кто и откуда вы?
— Из Карата, из Батлуха, из Хунзаха, из Акуша, из Кумуха, из Чоха, из Согратля. Мы из разных аулов Дагестана, так же как и те, кто уже лежит в этих могилах на аульском кладбище. Мы тоже маленький Дагестан!
— Вы — были. Некоторые хотят еще быть. Может, и это дагестанцы? спросил я, показывая на портреты Гоцинского, Алихана и Узун-Хаджи.
— А кто же они? Они из нашего народа, одного с нами языка.
— Дагестан их языка не понял, а они не поняли язык Дагестана.
— Каждый по-своему понимает Дагестан. У каждого в сердце свой Дагестан.
— Но не каждого Дагестан считает своим сыном.
— Кого же считает?
— Приезжайте туда, где качаются колыбели наших детей.
— А что говорят там про нас?
— Камни, которые не подошли к стене и остались лишними, когда воздвигался Дагестан. Листья, унесенные осенним ветром, струны, несозвучные главным струнам пандура.
Так я разговаривал с земляками, живущими на чужбине. Среди них есть богатые и бедные, добрые и злые, честные и потерявшие честь, обманутые и обманщики. Они танцевали при мне лезгинку, но бубен был чужой.
Мы не считаем этих людей, когда говорим, что нас, дагестанцев, полтора миллиона.
Когда я уезжал из Сирии, одна аварка все просила меня передать привет абрикосовому дереву в Гергебиле, потрогать его руками.
Аварские дети на берегу Мраморного моря, у которых отец уехал в Мекку на поклонение, сказали мне:
— А для нас Мекка — Дагестан. Того, кто побывал в Мекке, называют хаджи. А теперь для нас тот хаджи, кому удалось побывать в Дагестане.
Ко мне в Махачкале приходил однажды такой хаджи, который не был на родине сорок лет.
— Ну и как? — спросил я у него. — Изменился Дагестан?
— Если буду там рассказывать — не поверят. Но скажу им одно:
Дагестан есть!
Есть мой Дагестан! Есть республика! Есть народ, язык, имена, обычаи. Вот судьба Дагестана. Играются свадьбы, качаются колыбели, поднимаются тосты, поются песни.
СЛОВО
Аварское слово "миллат" имеет два значения: нация и забота. "Кто не заботится о нации, тот не может заботиться и обо всем мире", — говорил мой отец.
"Должна ли нация заботиться о том, кто не заботится о нации?" спрашивал Абуталиб.
"У кур, у гусей, у крыс, кажется, не бывает нации, но у людей она должна быть", — так говорила моя мама.
Бывает одна нация и две республики, как у наших соседей осетин. Бывает одна республика и сорок наций.
"Целая гора языков и народов", — сказал о Дагестане какой-то путник.
"Тысячеголовый дракон", — говорили о Дагестане враги.
"Многоветвистое дерево", — говорят о Дагестане друзья.
"Хоть днем с огнем иди по всему миру, не найдешь на земле такого места, где было бы так мало народу и так много народностей", — говорили путешественники.
Абуталиб шутил:
— Мы очень помогли развиться грузинской культуре.
— Что ты говоришь? У них тысячелетняя культура. Шота Руставели жил восемьсот лет назад, а мы только вчера научились писать. Как же могли мы им помочь?
— А вот как. У нас в каждом ауле свой язык. Грузины, наши соседи, решили эти языки изучать и сравнивать. Те, кто их исследовал, писали о них статьи, научные книги, стали учеными, кандидатами, докторами. Разве было бы у них столько докторов, если бы во всем Дагестане был только один язык? То-то вот и оно.
Да, пишутся и будут писаться всевозможные книги о грамматике, синтаксисе, фонетике, лексике дагестанских языков. Тут есть над чем поработать. Приходите, ученые, хватит и вам, и вашим детям.
Ученые спорят. Одни говорят: в Дагестане столько-то языков, другие говорят — столько-то. Одни говорят — языки возникли так, а другие говорят эдак. Много противоречивого в их рассуждениях и доказательствах.
А я знаю только то, что у нас на одной арбе могут ехать люди, говорящие на пяти языках, а если остановятся на перепутье пять арб, то услышишь и тридцать языков.
Когда подпольную организацию во главе с Уллубием Буйнакским расстреляли — их было шесть человек, — они перед смертью выкрикнули проклятье врагам на пяти разных языках:
Кумык Уллубий Буйнакский.
Аварец Саид Абдулгалимов.
Даргинец Абдул-Вагаб Гаджиев.
Кумык Меджид Али-оглы.
Лезгин Абдурахман Исмаилов.
Русский Оскар Лещинский.
У дагестанского писателя Магомеда Сулиманова есть пятнадцать веселых рассказов о пятнадцати Магомедах пятнадцати разных дагестанских народностей. Рассказы так и называются "Пятнадцать Магомедов"
Русский писатель Дмитрий Трунов написал очерк о колхозе, в котором работают люди тридцати двух народностей.
В блокноте Эффенди Капиева записано, как он и еще три дагестанских писателя — Сулейман Стальский, Гамзат Цадаса и Абдула Магомедов — ехали в поезде в одном купе в Москву на Первый съезд писателей СССР. Ехали они трое суток, все народные поэты Дагестана, а поговорить друг с другом не могли. У каждого свой язык. Объяснялись жестами и мимикой, Кое-как понимали друг друга.
Рассказывая о своей партизанской жизни, Абуталиб вспоминает:
"За одним котелком толокна говорили на двадцати языках. Один мешок муки делили на двадцать народностей".
Есть у нас Нижний Дженгутай и Верхний Дженгутай. Расстояние между ними три километра. В Нижнем Дженгутае язык кумыкский, а в Верхнем Дженгутае язык аварский.
Даргинцы говорят, что в Мегебе живут даргинцы, аварцы говорят, что в Мегебе живут аварцы. А что же говорят сами жители Мегеба? Они говорят: мы не даргинцы и не аварцы. Мы — мегебцы. У нас свой мегебский язык! Отойдешь от Мегеба на семь километров, попадаешь в Чох. С мегебским языком туда не ходи, в Чохе свой, особый язык.
Говорят, потому так долго и надежно хранились секреты кубачинских златокузнецов, что никто не мог понять их языка. И захочешь разболтать секрет, да кому разболтаешь?
И еще рассказывают о том, как хунзахский хан послал в Гидатли своего лазутчика, чтобы тот прислушивался ко всем разговорам на их годеканах и базарах, чтобы узнать, о чем думают гидатлинцы.
Лазутчик возвратился быстрее, чем нужно.
— Все узнал?
— Ничего не узнал.
— Как же так?
— Каждый разговаривает на своем языке. Нам их языки непонятны.
Один горец влюбился в красивую девушку. Решил написать ей три заветных слова: "Я тебя люблю", — но не в письме, а там, где девушка ходит и где она могла бы увидеть его признание: на скале, на тропинке к роднику, на стене ее дома, на своем пандуре. И в этом не было бы беды. Но взбрело влюбленному в голову написать эти три слова на всех языках, которые только есть в Дагестане. С этой целью он вышел в путь. Он думал, что путешествие его будет недолгим, но оказалось, что в каждом ауле эти слова говорят по-своему.
Дие мун йокьула (аварский).
Заз вун кlанда (лезгинский).
Ттун ина ччай бура (лакский).
ХIу наб ригулра (даргинский).
Мен сени сюемен (кумыкский).
Узуз уву ккундузуз (табасаранский).
Ме туьре хосденуьм (татский).
А там еще ботлихцы, чохцы, цумадинцы, цунтинцы…