— Пей!
Берегиня обеими руками обхватила живот.
— Пей! Скажи ей, что не повредит.
Пограничник ухмыльнулся:
— Да уж, после тебя… уксус вином покажется.
Ведьма так дернула льняной головой, что выпали шпильки и хлестнули косы:
— Я камешек не лопала! Ясно тебе?
Берегиня лежа дотянулась до висящей на выступе спинки злополучной звезды, мизинцем ощупала пустую вмятину в бронзе.
— Сам разбился… — бормотала Сольвега, — … а то бы кот давно ноги уносил. Коты, они…
Рыжий бросил вылизывать задранную заднюю лапу и зевнул, раздирая рот. Сольвега торжественно ткнула в него пальцем. Ястреб отобрал и повертел звезду.
— Надо Лэти поспрашать, — проговорил он. — Тот знает.
Ведьма нарочито всплеснула руками:
— У меня рыба упрела.
— Так чего Сёрен не присмотрит?
— Отпросилась Сёрен. До вечера.
Глава 46
После грозы воздух Кромы сделался по-весеннему душистым и сладким, как мед. Песок, намытый пробежавшими вдоль улиц ручьями, несмотря на раннее утро, оказался удивительно теплым, и Сёрен с наслаждением сбросила тяжелые башмаки и шла, вороша его пальцами босых ног, тихонько взвизгивая, если ногу царапало сколом булыжника. Одета Сёрен была совсем легко: в белую льняную рубаху с рукавами-фонариками и синюю юбку с красной каймой — ее любимые цвета; темные волосы, как всегда, уложены «баранчиками» над ушами и перевиты алой канителью. Башмаки девушка несла в руках да изредка прикасалась к кожаному красному кошелю на поясе, в котором, завернутое в холстину, лежало предназначенное на продажу зеркальце.
Сёрен побаивалась идти одна к незнакомым людям, и поэтому следом за ней, как раз за левым плечом, шагал Сашка, небрежно перебросив через локоть горчичного колера куртку, оставляя в занесшем булыжник песке отпечатки грубых шнурованных сапог, особенно глубокие рядом со следами девушки.
Извилистые улочки окраины были пусты: Сашка объяснил, что здесь никто не живет, и лишний раз не пройдет и не проедет. Слишком много пролилось крови в ночь Разбитой Луны, слишком много было брошено недобрых сплетений, чтобы люди тут остались. За много лет черепица крыш кое-где провалилась, обнажая стропила и кирпичные изножья печных труб; проржавели и упали водостоки; оставили на стенах потеки дожди; сквозь пороги проросли пастушья сумка, вьюнки и одуванчики, а березки и рябинки вытянулись местами в два человеческих роста. Занесло пылью, заплело паутиной проемы дверей и окон, но сами двери не сняли; и стреляли зайчиками осколки стекла, уцелевшие в рамах.
С любопытством оглядываясь по сторонам, Сёрен не сразу заметила, что улица закончилась, нависающие над ней дома расступились, а мостовая превратилась в проселочную дорогу, убегающую сквозь поле в качающихся головках бурьяна и горькой пахучей полыни вперед, к городской стене. Где-то на полпути виднелись одинокие развалины над болотцем, заросшим тростником и камышами. В небе носились, посвистывали ласточки.
— Вроде, туда, — указала Сёрен, сомневаясь.
Сашка вскинул голову, с его губ готовы были сорваться какие-то слова. Но он произнес другое:
— Ты уверена?
— Сольвега объясняла…
— Это дурное место. Там злая ведьма живет.
Сёрен подняла на Сашку наивные голубые очи: похоже, он не шутил. Хотя… Сольвега сама ведьма, с чего ей бояться. Да и Сёрен нечего. Отдаст зеркало, возьмет деньги — и все. Но утешения эти не помогли. Грудь девушки приподнялась от тяжкого вздоха:
— Боязно мне. Давай посидим.
Сашка расстелил куртку на низком каменном порожке, сквозь трещины которого пробивалась ромашка, погодил, пока присядет Сёрен, и опустился рядом.
— А кто там живет?
Парень глубоко вздохнул:
— Старая Луна. Она спит сто лет, а когда просыпается — мальчиков ворует. И превращает в разное.
Сёрен слабо улыбнулась:
— Ты ведь уже не мальчик. А я… тем более. Зеркальца только жаль…
Сама собой потянулась к кошелю рука.
Вот пальцы уже распутывают ткань, вызволяя хрупкое чудо…
Вот тонкая ручка — как раз по ладони Сёрен — удобно ложится в руку…
И кажется, что цветы вишни в оголовье источают аромат.
И отразило солнце желтоватое от старости по краю стекло.
Сёрен разглядела в зеркальце краешек своей — румяной, с нежным пушком — щеки; густые ресницы, а в них, как в тростнике, озерцо — синий любопытный глаз. Пустила солнечный зайчик в Сашку. Он моргнул.
Девушка поводила зеркальцем, ловя им рыжую от ржавчины оковку двери, щербины каменной кладки, полукружья окон над головой. Столь же послушно зеркальце показало позеленевшую черепицу, зубчики трубы, флюгер, ласточек в небе… и повернулось к людям. И тут рот Сёрен открылся сам собой, а дыхание сперло: вместо положенного зеркало вдруг отразило совсем другое место…