Скрип железа по кости.
Его окружение и вновь прибывшие стражи испуганно переглядывались. Они привыкли носить тяжелые куртки, кутаться в привычный запах кожи, ощущать вес брони на теле и мечей на поясах… Это было знакомо. Они не попятились бы перед пожаром в стенах Кромы, и от осадивших ее беженцев… Хаген вдруг представил, как открываются ворота, и черное стадо без особой спешки втекает в них. Бургомистр вздрогнул и скрипнул зубами.
— Вы с кожевенного конца? Что у вас слышно?! — окликнул он прибывший десяток.
Отозвался рослый старшой. Знакомый, только имя на ум не всходило.
— Конец мира, господин бургомистр! Все всех грызут… Вины не говорят… Вообще не говорят. Вот на Листа сестра кинулась с серпом, — стражник положил руку одному из своих на перевязанное плечо.
— Неправда! — по-собачьи взвизгнул десятник. — Это же…
Договорить ему не дали. Из дыма по одному появлялись… люди? Кромяне? Жители самого большого и самого лучшего на Берегу города? Глядя, как они расходятся полукольцом и расчетливо прижимают стражей к стене чьего-то амбара, бургомистр захотел умереть.
Стражники рубились неохотно. Они не ждали и не хотели такого боя. Встать на врага из Черты — понятно. На того, кто лишает жизни и выбора — тоже понятно. Но на своих соседей! Хаген силился вспомнить, как зовут его людей — а на ум приходили только имена нападавших: вот этот, Соломенный — это же его амбар у них за спиной. Дядька Крайний — длиннорукий кожевенник из дома у самых ворот; за что и прозвали.
С топором.
Десятник, крутя мечом, неумело заплакал.
… Из напавших осталось двое. Похоже было, что они одумались: опустили оружие. Стражники перевели дыхание; кто-то уже и сам вложил в ножны меч. Тотчас Соломенный прыгнул вперед и с размаху ударил вилами — если бы не подставили протазан, насмерть. Стражник неловко попятился — упал. В бок Соломенному с хрустом врезалось острие, и от этого-то звука Хаген сполз лицом по стене, скрутился в калачик на грязной мостовой — и завыл. Как пес; как ребенок, который так и не понял, за что наказали, если не виноват. Его подняли под руки и поволокли по улице. Куда?
Куда угодно, только подальше от ратуши. Это оттуда тянет ужасом сильнее всего. Если пытаться рассуждать, то скорее уж станешь ждать беды от ворот: кто-то впустил в них беженцев, уж те-то не спустят Кроме. Снегом кормились четыре недели. И что Ивка соломенных крыш пожалела? Вот они и горят все равно… А только кто на кого идет, никак не понятно. Мятеж? Так ведь у мятежников всегда есть какой-нибудь знак, чтобы отличать своих в толпе, тем более — в бою. И мятежники обычно чего-то хотят, а потому и кричат о своих желаниях. В конце концов, Хаген не был ни слеп, ни глух. Едва Крому осадили, он стал тщательно прислушиваться к настроению горожан. Как будто все было тихо. Ровно настолько, чтобы излишняя тишина его не насторожила.
А сегодня словно луна раскололась! Все пошли на всех, без разбора и без смысла.
Маленький отряд пробегал по горбатому переулку, куда выходили задние ворота нескольких богатых подворий. Добротные заборы из дубовых досок, кое-где вовсе из вкопанных стволов. Вперемежку крепкие ворота; железные оковки, холодные на ощупь. Крики и треск огня здесь были тише, и дыма поменьше. Можно было дышать. Десятника — Коваль его имя, вспомнилось, наконец! — перевязали уже как следует, промыв рану из чьей-то фляжки. Распоряжался тот высокий страж — Вихраст. Имена всплывали, как из-под воды. Хаген следил сам за собой, словно за венком, плывущим по Радужне в купальскую ночь: вот качнуло, вот повернуло, вот к огню понесло течением.
«Как же можно? Как же в мире возможно такое, чтоб на женщин руку поднять? Что ему, Хагену, тогда остается? Добраться домой — и умереть со своими… Проще всего. Но вот от долга и совести его никто не избавлял. Как же он в вырии в глаза Берегине посмотрит… если будет для труса вырий?
Пусть распоряжается Вихраст. Думай, бургомистр, думай. Что-то случилось с твоим любимым городом. Что-то нехорошее произошло. Опять же… беженцы могли и сплетение наложить, озлобившись в диком лесу на еловой коре. И в последнем рывке отчаяния, пожалуй, даже перешибить силой Ивку Крадок, или кто там из ведьм в ответе за охрану?
Но Крома же твоя не просто город, даже и с сильными ведьмами. Крома — Берегине колыбель. Да тут даже кошки не царапались до сего дня!»