И тут в дверном проеме неожиданно возник хозяин – массивный, немолодой, черноволосый мужчина с огрубелыми, типично кавказскими чертами лица, в распахнутом на волосатой груди халате, где почему-то блестел большой католический крест, украшенный драгоценными камнями. В руках он держал два наполненных бокала, игриво позванивая ими друг о друга.
– Гдэ ты, Мурлин Монро, радаст мая…
Увидев перед собой киллера, он успел сделать последнее движение в своей жизни – выронил на пол бокалы, после чего с громким шорохом осел на паркет, глухо стукнувшись лысой головой о плинтус. Голая грудь вместе с крестом обагрилась черной кровью, струя которой с трудом пробивалась сквозь волосатые заросли, оставляя на них густые крупные капли.
Тихий облегченно вздохнул и быстро вернулся в прихожую. Прозвучавший сбоку выстрел стал для него полной неожиданностью, – да и откуда он мог знать, что за полчаса до этого Кукольника навестил его двоюродный племянник, решивший остаться на ужин?
Киллер пошатнулся и, выронив пистолет, схватился за простреленную правую руку. Его противник – молодой грузин не старше двадцати лет, широко расставив ноги, стоял в дверях кухни, держа свой пистолет обеими руками.
Сцепив зубы от боли, Тихий успел выскочить в коридор, отгородившись от второго выстрела входной дверью. Однако третий выстрел, войдя в основание шеи, оборвал его бег на полпути к спасительному лифту.
Последним, что услышал в своей жизни киллер, был звук закрывающихся дверей лифта. И он уже ничего не почувствовал, когда кавказец подошел сзади, победно выругался на гортанном языке и всадил последнюю пулю ему в затылок. Затем перешагнул через труп охранника и вышел на лестничную площадку. На пороге лифта лежал внушительных размеров мужской ботинок – именно он-то и заставлял закрывавшиеся дверцы распахиваться снова. Кавказец небрежно отшвырнул его в сторону, вошел в кабину и поехал вниз.
У Надежды хватило ума не дожидаться возвращения Тихого, но и ослушаться его приказания держать лифт она тоже не могла! Поэтому, стащив ботинок с ноги охранника, она оставила его в лифте, а сама побежала вниз по черной лестнице. И ей очень повезло, что спускавшийся на лифте кавказец успел покинуть подъезд раньше нее.
Глава 14
Санкт-Петербург, Невский проспект, 1837 год
Стрелки часов приближались к полуночи. Барон, доведенный до полного изнеможения мыслью о завтрашней дуэли, облаченный в халат, стоял у кровати со сложенными на груди руками и с опущенной головой; вид его говорил о том, что он погружен в глубокое и горькое раздумье. Всякий подсмотревший за бароном человек мог бы подумать, что в бездонных глубинах мыслей он ищет ответ на самый главный вопрос любого смертного: «Есть ли жизнь после кончины, или же нас ждет черная бессознательная пропасть?» – но он бы ошибся, поскольку Геккерен думал в тот миг о Пушкине: «Быть может, мне завтра же с утра кинуться к государю и сообщить о готовящейся дуэли? Но это вряд ли поможет. Пушкин найдет иной способ стреляться с Жоржем».
В дверь постучали, после чего сонный дворецкий сообщил:
– Господин барон, к вам мадемуазель Гончарова по неотложному делу.
Немного подумав, барон попросил провести ее в кабинет.
Уже через три минуты Геккерен, сменив один халат на другой, стоял напротив своей собеседницы, не снявшей верхней одежды, и внимательно слушал.
– Барон, вы обязаны, просто должны перед Богом остановить эту дуэль! Неужели вы не понимаете, что при любом ее исходе будут страдать многие люди?
– Не менее вашего…
– Тогда что же вам мешает?
– Поверьте, я бессилен, впрочем, как и все остальные. Лишь сам Пушкин в состоянии изменить ход событий, но повлиять на него теперь не сможет даже император.
– Я не верю, что нельзя ничего сделать.
– Так попробуйте вы поговорить с господином Пушкиным, быть может, именно вас он послушается, – посоветовал Геккерен с тонким намеком, который явно терзал слух собеседницы.
На черных буклях ее волос начали таять снежинки, превращаясь в маленькие серебряные капли. Гончарова отрицательно покачала головой, и несколько капель полетело вниз, для встречи с еще не успевшими растаять снежинками на подоле лисьего салопа.
– Я умоляла его на коленях отказаться от дуэли или хотя бы отложить ее на неопределенный период, но он был непреклонен.