Еще один и все. И моя совесть чиста. Потом я вернусь домой, закроюсь на засов и лягу спать. И никто ко мне не залезет, потому что тут никого нет. Ни-ко-го.
Без телефона уже не видно практически ничего, поэтому я не выключаю фонарик, все сильнее ощущая давление темноты. Тут Мирон наследил сильнее, обходя какие-то сараи, поэтому мне приходится заглядывать и туда. И я не понимаю: если он искал людей и не нашел, то куда делся? А если смог поймать связь и уехать, то почему у меня ничего не ловит?
Боюсь, точно что-то случилось. Но я хожу по его следам, проверяю каждый уголок в доме. И не могу понять, что произошло.
Обреченно захожу в последнее на сегодня заброшенное жилище, огибаю напольную вешалку в коридоре и, покрутившись в маленьком пространстве и не увидев ничего, что могло бы показаться мне странным, с горечью понимаю, что это провал. Фонарик внезапно выключается, а следом за ним и экран телефона. Сердце тут же ухает в пятки.
Оказываюсь в абсолютной темноте. Бросаюсь к выходу и врезаюсь во что-то твердое. Больно прикладываюсь головой и падаю. Взвизгиваю, запоздало осознавая, что врезалась в вешалку. Шарю руками в поисках выпавшего из рук телефона. Трясущимися руками убираю его в карман и на четвереньках выползаю на крыльцо, потому что ноги, кажется, отказали от страха.
Сажусь на холодную деревянную ступеньку, набираю горсть снега и всхлипываю, приложив его к ноющему лбу. Вокруг – темнота. Мирон не нашелся. Я одна. До дома не так уж и далеко, но у меня будто моментом выкачали все силы. И даже если сейчас сзади я услышу какой-нибудь шорох, то просто не смогу убежать.
Но вокруг тишина. И ни души. Ветер гонит сизые снежные тучи.
Проревевшись, из последних сил поднимаюсь на ноги. Возвращаюсь на дорогу. Медленно переставляя ноги, бреду в сторону дома. Единственное место, которое тускло светится в этом забытом богом месте.
Дохожу до конца колеи и делаю шаг в сторону калитки. Кошусь на темный лес неподалеку, когда тучи на секунду расступаются, и, кажется, замечаю движение.
– Мирон! – вскрикиваю с надеждой, оборачиваясь и вглядываясь в темноту, но мое горло тут же сжимает спазмом от ужаса.
На краю леса стоят две собаки. Только вот... откуда в нежилой деревне собаки?
15. Забава
Волки!
Они вышли из леса, видимо, почуяв запах еды. Один нюхает снег, второй тянет носом воздух, будто не сильно интересуясь мной.
Меня парализует от страха. Стою и смотрю на них, боясь пошевелиться.
Вокруг сугробы. Бежать, утопая в снегу, провальная затея. Они настигнут меня в два счета.
А что… если они напали на Мирона и загрызли его?
Страх разливается по телу и обжигает, как кипяток. Вспоминаю о том, что оставила лопату возле вполне безобидного домика ведьмы.
Прижимаю руки к груди и делаю медленный шаг в сторону калитки. Шанс убежать, наверное, один к десяти. Но, может, они не очень голодные и не нападут, если я не буду вести себя, как добыча? Главное, не поворачиваться спиной.
Делаю еще один аккуратный шаг. Темнота мешает контролировать происходящее, размазывая силуэты. Но я вижу, что волки тоже начинают плавно двигаться в мою сторону, то и дело принюхиваясь.
Пульс резко подскакивает так, что в ушах начинает шуметь. Выдыхаю, и медленно расстегиваю куртку. Скидываю ее на снег, чтобы не мешала если придется бежать. А еще надеюсь, что волки отвлекутся на ее запах. Шаг за шагом пячусь к дому.
Интересно, если я доберусь до калитки и закрою ее, это их задержит или они перепрыгнут через забор?
Внезапно один из волков поскуливает, а потом коротко воет, а у меня от этого звука все волосы на теле встают дыбом. Непроизвольно начинаю идти быстрее.
Слышу в стороне дома какой-то шорох и резко оборачиваюсь. В глазах темнеет. От страха кажется, что я вижу силуэт человека в дверном проеме…
Волки тут же издают громкое рычание и я срываюсь на бег. Падаю в снег.
Неожиданно два громких хлопка разрывают ночную тишину. Вскакиваю на ноги.
– Забава! – возле меня внезапно оказывается Мирон и я вижу его огромные ошарашенные глаза. Он рывком вытаскивает меня из сугроба и, прижимая к себе, быстро ведет в сторону дома. Цепляюсь в его толстовку и лишь слышу свое громкое дыхание, срывающееся на истерические всхлипы.
Уже когда забегаем в террасу и Мирон закрывает дверь на засов, вижу, что он босиком.
– Простудишься же, глупый! – смотрю на него сердито, а свет внезапно меркнет.
– Чшш, – слышу над ухом, когда вздрагиваю, выныривая из темноты.