Мирон отпускает мои руки и сдвигает меня со своих ног. Встает и тянется за курткой.
— Не повезет твоей жене, — ухмыляюсь, потирая ладонью лоб. Даже голова начала болеть от всего этого.
Мирон раздраженно фыркает в воздух и оборачивается.
— Можно подумать, твоему мужу повезет? — усмехается язвительно, разглядывая меня. — Чудо в перьях.
— Баран. — стряхиваю с волос перья и пушинки.
— Душнила. Тебе на “а”.
Зависаю на секунду. Мирон уходит и хлопает дверью, не дожидаясь, что я ему отвечу. Вот гад!
Встаю на ноги и осматриваю место нашего побоища.
Красота!
18. Забава
Стряхиваю с себя последние перья и, тяжело вздыхая, иду за веником. Голова гудит от злости, но что еще остается? Сама устроила это перьевое побоище. Нахожу веник в углу, хватаю его и яростно сметаю перья с дивана, представляя, как луплю им Мирона.
— Придурок, — бурчу под нос, подметая пол.
Перья повсюду. Через несколько минут понимаю, что веник с этим бедствием уже не справляется. Открываю шкаф, нахожу старую наволочку и начинаю заталкивать туда остатки перьев. Новая подушка выглядит, мягко говоря, убого, но все же это лучше, чем ничего.
Когда в комнате наконец становится чище, ухожу на кухню. Сажусь за стол, смотрю на еду. Гречка уже едва теплая. Беру ложку и съедаю свою порцию. Суп и мясо для Мирона оставляю на столе. Пусть ест, когда захочет, выпендрежник.
Хожу туда-сюда, пытаясь успокоиться. Нахожу в столе хозяйственное мыло и решаю, что пора уже заняться стиркой.
Оглядываю свою одежду. Она явно пойдет на помойку после возвращения домой, а после сегодняшней возни вообще выглядит как тряпье. Лезу в шкаф искать что-нибудь на смену. Все же тут когда-то жили люди, должно найтись хоть что-то!
Нахожу старые коричневые свитера, которые больше похожи орнаментом на ковры, леггинсы в довольно приличном состоянии и какие-то огромные мужские спортивные штаны. Вся одежда хоть и чистая, но пахнет сыростью. Однако, выбирать не приходится.
— Ну, ковер, так ковер, — вздыхаю, стягивая с себя толстовку с футболкой и натягиваю тот свитер, который поменьше. Он колючий, но теплый. Леггинсы велики и немного сползают. Выгляжу убого, наверное.
Пока переодеваюсь, поглядывая на то и дело вылетающие с меня перья, не могу выбросить из головы Мирона. Ну вот как так? Он то спасает меня, заботится и ведет себя как герой из книжек, то ловит звезду и превращается в трамвайного хама. Как будто в нем два разных человека живут. И самое странное — почему меня вообще это цепляет? Наш поцелуй ничего не значит, но я не могу перестать думать о нем.
И ведь этот гад красивый. Ужасно красивый! Даже в тот момент, когда орет или смотрит так, будто я ему миллион должна. И, что самое странное, я понимаю, что меня задевает его отношение. Не просто раздражает, а именно задевает. Почему? Почему мне не все равно?
От этих мыслей злость на себя только растет. Вот кто мне этот Мирон? Никто! А я из-за него уже второй день хожу, будто издерганная.
Я привыкла все делать хорошо. Я работала, училась, помогала матери по дому и вообще была порядочной девушкой с идеальной репутацией. Я заботливая и ответственная.
И еще никто, кроме сводного гада, не говорил мне, что я… страшненькая! То, что я не стремлюсь заводить отношения – мой осознанный выбор. Сначала не до них было, все время отнимала учеба. А потом попробовала. И ничего, кроме разочарования, они мне не принесли.
Переодеваюсь, иду к маленькому зеркалу в коридоре и вздыхаю. Выгляжу так себе, конечно. И мне не хочется, чтобы Мирон меня видел такой. И это снова злит.
Захожу на кухню, чтобы взять ведро со снегом, бросаю взгляд на остывшую еду и вижу на столе… серую мышь. Она сидит прямо на краю тарелки с супом и лакает бульон.
Мышь – не крыса, но мышей я тоже боюсь до ужаса.
Взвизгнув, отскакиваю назад и бегу за веником, который остался возле дивана. Слышу, как в дом заходит Мирон.
Возвращаюсь из зала в тот момент, когда он садится за стол. Мыши, конечно же, уже и след простыл.
Сводный бросает на меня хмурый взгляд и пододвигает к себе тарелку с супом.
Боже… Он же сейчас его сожрет!
— Нельзя! — выхватываю тарелку прямо из-под носа Мирона и быстро выплескиваю суп в умывальник.
Оборачиваюсь. Он смотрит на меня обескураженно, крепко сжимая в руке ложку, потом подскакивает, хватает тарелку с мясом, вышвыривает ее в мусорное ведро и опять уходит.
Да твою ж мать! Ну что за псих?
— Мирон! — зову его, но уже хлопает входная дверь. — Аааа, я чокнусь тут!