Гвиневра и Гарет стоят чуть в стороне от нас.
- Почему ты так долго? - спрашивает Гарет. Я благодарна Гвиневре за то, что она молчит.
- И почему ты одета, как викторианская барби?
- И почему ты...
Моргана видит пятно крови на моем платье, говорит:
- Так, все, заткнулись. Выпустили, и хватит с вас.
Я спрашиваю:
- А где взрослые?
- Один сошел с ума, - говорит Гвиневра.
- Два осталось, - смеется Моргана. А потом лицо у нее вдруг белеет еще сильнее, становится и вовсе как снег.
- Гребаный больной ублюдок! - взвизгивает она.
- О, - говорит Гвиневра. - До тебя дошло.
- Заткнись! - рявкает Ниветта с неожиданной злостью, а потом трогает меня за плечо, очень мягко и указывает в конец длинного зала. Сначала я в который за это время раз думаю, что сошла с ума.
Это было бы логично.
Стена оплетена цветами, как балконы бывают увиты плющом. Зрелище это безусловно красивое, тут и там выглядывают разноцветные лепестки, сплетены в единое полотно сотни стеблей, одуряюще пахнет свежестью зелени и смешивающимся друг с другом запахом роз, орхидей, ландышей, гвоздик, и еще сотен цветов горящих сотнями цветов.
Далеко не сразу я замечаю в этой цветочной оргии, сплетении всего и вся, Ланселота и Галахада. Цветы оплетают их так, что почти ничего не видно. Лепестки, стебли и листья обрызганы кровью. Я встаю, подхожу ближе.
Я вижу, что роза выходит из глотки Галахада, как забавный и ужасающий в одно и то же время галстук-бабочка. Кровь капает вниз, соединяясь с уже натекшей на полу лужицей.
Ланселот висит рядом, так же распятый на этой живой изгороди. Под его рваной рубашкой, под кожей, струятся тернии. Они движутся от живота вперед и вверх, к груди. И я вижу, что они шевелятся, прорывая кожу в нескольких местах. А это может значить только одно - Ланселот еще жив.
Я делаю шаг к нему, неловкий и несмелый, но меня опережает Гвиневра.
- Что вы стоите? - выкрикивает она с неожиданной для себя горячностью, а потом прямо голыми руками, безо всякой магии, начинает отдирать стебли друг от друга, чтобы освободить Ланселота.
Мы некоторое время просто смотрим. Я все еще не уверена, что эти цветы не оплетут таким же образом и нас. В конце концов, в моей памяти еще жив дракон, состоящий из них, и я вижу пробивающую горло Галахада розу.
А еще я ужасно зла на взрослых. Они лгали нам, это раз. Они не смогли нас защитить, это два. Мысль о том, что я была бы рада, злорадно рада, если бы они умерли, подгоняет меня вцепиться в цветы. Я тоже кидаюсь освобождать Ланселота, а следом за мной и остальные. Все, кроме Морганы. Она с ожесточением рвет розы, оплетающие Галахада, ранит себе руки, шепчет:
- Сука! Сука!
И я даже не понимаю, к кому именно она обращается. Галахад, думаю я, абсолютно точно мертв. И был мертв очень давно. А вот Ланселот еще дышит. И цветы впиваются в него очень крепко, мешая нам пятерым его освобождать.
Моргана же старается сама, и у нее получается раньше. Галахад падает на пол, совершенно бесчувственный. Моргана выдергивает розу из его горла, прижимает руку ко рту. И я вижу, впервые за много-много лет, как Моргана плачет, яростно утирая злые слезы.
- Урод! - визжит она. - Вставай же! Вставай! Ты мне сейчас так нужен!
Она с ожесточением бьет его по груди, и неожиданно Галахад открывает глаза. Я едва подавляю в себе желание завизжать, он будто кадр из фильма ужасов. Его горло пробито, и я вижу бледную кость или трахею, и что-то еще такое же неподходящее для наблюдения.
- Галахад! - Моргана еще раз прижимает руку ко рту, а потом бьет его по щеке.
Он аккуратно перехватывает ее руку, затем сплевывает в алую лужицу кровь.
- О, - говорит он. - Ты не представляешь, как я рад тебя видеть.
- Заткнись! Я думала, что ты умер.
- Я умер достаточно давно и не вполне жив по сей день, так что не думаю, что растения представляют для меня такую уж опасность. В отличии от Ланселота.
Галахад поднимается, самым забавным образом едва не поскользнувшись на крови, отстраняет меня, а потом и Ниветту, Кэя и Гарета. Гвиневра же вцепляется в цветы мертвой хваткой и с ожесточением рвет их. Я вижу, что два ее ногтя уже сломаны, и из-под них струится кровь.
Галахад прикасается к Ланселоту, там где сплетение терний образует узел под его кожей, и я слышу, как Ланселот орет. От страха я даже падаю прямо в лужу крови. Что, если подумать, является большой удачей. По крайней мере, вся юбка платья станет грязной, и кровь на ней не будет так уж бросаться в глаза. Я чувствую, как к горлу снова подкатывает тошнота от одних только воспоминаний о том, что было в ванной.