Ниветта с визгом прячется за Моргану, видимо, сочтя ее более искусной в детоубийствах. Надо мной гремят и гремят выстрелы, дети, одинаковые и такие разные, наступают. Ланселот спасает меня снова, застрелив двоих, когда они вцепляются мне в ноги, и тащат, тащат к себе.
- Моя девочка, - говорит Господин Кролик. - Ты так безответственно относишься к собственной жизни. Ты такая милая, я хочу тебя защитить.
В руке у меня появляется острый нож, который Господин Кролик держал во время чаепития и когда резал торт. Он длинный и блестящий, невероятной остроты. Лезвие украшено гравировкой, цветочным орнаментом, тонким и изящным, медная ручка повторяет те же линии, только на этот раз резные, а не выгравированные. Нож будто с викторианской кухни, такой исступленно-красивый. Хотя исступленно явно не то слово.
Когда очередная девочка в больничной одежде с ловкостью животного и ожесточенностью животного бросается на меня, нож будто сам двигается вперед, и за ним следует моя рука.
Я взвизгиваю. Нож легко входит в плоть, в детский живот. Пустые глаза девочки остаются к этому безучастны. Мне страшно от того, что я сделала и противно. И еще ужасное ощущение, будто кто-то мной управляет, едва не заставляет меня отбросить нож. Но вместо этого пальцы сжимают его сильнее.
- Это я, моя мышка, - говорит Господин Кролик. - Я хочу, чтобы ты была сильной в час великой тоски. Давай, милая!
И нож снова, будто сам, проходится по горлу мертвой девочки, проникая так глубоко, что врезается в кость.
- Вивиана! - кричит Моргана. Они с Ниветтой безуспешно отбиваются от пятерки мертвецов, пока Галахад и Ланселот перезаряжают пистолеты. Я бросаюсь к ним, еще не зная, что буду делать, но передо мной успевает Гвиневра. Она почти рассекает напополам тяжелым, острым мечом голову одного из детей и проходится по шеям других.
- Как ты это сделала?
- Увеличила свои силу и ловкость с помощью заклинания. И вам советую. Дети имунны к магии, но магия, действующая на нас работает.
Она всегда лучше меня, думаю я, вот она снова лучше меня. Ужасная досада для человека, которому пришлось собственноручно крошить мертвых детишек.
Я встаю перед Морганой и Ниветтой с твердым намерением защитить их, раз у меня теперь есть заколдованный нож. Но прежде, чем я заношу его для атаки, Ланселот или Галахад снимают мою одинокую цель. А нож, уже занесенный, скользит в сторону, за миллиметр пройдя от горла Морганы.
- Упс! - кричит Господин Кролик. Моргана взвизгивает, и бьет меня по голове черенком лопаты.
- Благодари, что не убила, - говорит она.
Я пытаюсь выпустить нож, но мои пальцы крепко сжаты. И тогда я бросаюсь вперед, к лезущим вперед мертвым детям. Я хочу быть как можно дальше от моих друзей, пока держу этот нож.
Я слышу, как Ланселот и Галахад одновременно считают:
- Тринадцать, Шестьдесят пять, Два, Пятьдесят, Тридцать один, Двадцать.
И я понимаю, что они считают тех, кого убивают. И прикидывают, сколько их осталось.
- Не стой на линии огня! - рычит Ланселот.
Нож скользит сам по себе, и я замечаю, что орудую им не хуже, чем Ланселот и Галахад стреляют. Движения моей руки совершенно мне не принадлежат, это движения убийцы. Моей рукой Господин Кролик режет своих бывших товарищей по несчастью. Холодная, липкая кровь брызгает на меня со всех сторон, и ощущение слабого сопротивления плоти под лезвием заставляет комок подниматься по горлу вверх.
Все заканчивается ровно так же неожиданно, как и началось. Дети просто падают замертво. И я, наконец, могу отбросить нож. Они падают так быстро, будто никогда и не двигались, мгновенно превращаясь из существ в вещи.
- Надоело, - говорит Господин Кролик и хлопает в ладоши. - К тому же у вас кончаются патроны. Это больше не весело.
Он измазан в креме в совершенно клоунской или детской манере.
Дети боятся клоунов, думаю я, потому что они копируют повадки детей, но такое поведение выглядит жутко у взрослого. Как безумие.
Он вдруг вскидывает руку.
- Даже не пытайтесь, - говорит он. - Я неуязвим. Лезвие, пулю и веру отринь! Боже, Храни Королеву! Аминь!