В прошлый раз, собрав часы, я так и не смогла зачаровать их. Я потеряла одну из деталей, и мне стало страшно, что это как-то навредит Мордреду, и я расплакалась. Я не могла успокоиться, и мы полчаса вместе искали крохотную пружинку заводного рычага. А потом время занятия закончилось, и Мордред выгнал меня.
Он сидит за столом и смотрит. Взгляд у него неприятный, какой-то жуткий. Он все время будто ждет чего-то. Мы много времени проводим вместе, но я так и не привыкла к этому взгляду.
Я поднимаю детали в воздух, прошептав заклинание и указав направление, так намного удобнее - я могу видеть все нужное перед собой и брать, протянув руку, а на столе ничего не мешает мне скреплять нужные детали. Я облизываю серебряную отвертку с цветочной гравировкой, которую мне подарил Галахад на мой четырнадцатый день рожденья, и приступаю.
Сбор часового механизма я осуществляю автоматически, это медитативное занятие, разум не принимает в нем никакого участия. Вот почему Мордред заставлял меня доводить действия до такого автоматизма. Мой разум должен быть занят только колдовством. Вот почему я испортила все в прошлый раз. Я позволила страху помешать мне колдовать. Больше этого не случится.
Я чувствую запах незабудок, слабый и успокаивающий. Подбирая детали, я шепчу нужные слова, формула за формулой, я готовила их долго. Сделать можно все, что угодно. Я делала часы, загоравшиеся, когда их открываешь. Делала часы, способные излечивать крохотные ранки. Единственное, чего я еще не делала - часов, отматывающих время назад. А ведь это самое банальное применение колдовских часов. Я не слишком хорошо владею магией времени. Но я хочу научиться.
Я быстро теряю ощущение времени, когда работаю. Особенно, когда все идет хорошо.
Наконец, вкладывая механизм в основу, я заканчиваю заклинание, прилаживаю крышку, и получаются часы черненого золота к которым я прицепляю цепочку. Только теперь, закончив, я чувствую, что Мордред все это время стоял у меня за спиной, а я даже не заметила. Мне становится неуютно, будто бы немного неловко и одновременно тревожно. Я протягиваю часы Мордреду на открытой ладони, быстрым и беззащитным жестом.
- Возьмите.
- Что ты сделала? - спрашивает он. И, видимо, не собирается брать часы, пока я не объясню. Тогда я сама их открываю. Потолок окрашивается черным, и по нему движутся звезды. Так я представляла себе планетарий, в котором никогда не была и, наверное, не буду. Хотя может и буду, если нас всех спасет Гвиневра.
- Симулятор звездного неба, - говорю я. - Его можно настраивать на нужный день месяца. Правда, только мая. Я не смогла запомнить и воспроизвести больше. Но если мне понадобится провести майский ритуал в июне, я просто сяду в своей комнате и включу это. Должно сработать. А если нет, то это просто красиво.
- Красота бесполезна, - говорит Мордред. - Кроме того, у тебя есть ошибки в расположении звезд. И иллюзия релевантна только для мая этого года.
Я молчу и киваю, закрываю часы.
- Это трата силы. Но у тебя, по крайней мере, есть сила.
Я поднимаюсь, обиженная и красная, и тогда он вручает мне цветы. Они больше не жгутся морозом, но пахнут очень хорошо.
- Почему вы не можете просто меня похвалить?! - спрашиваю я, до хруста сжимая букет. - Вам что сложно? Вас кто-то проклял, и вы не можете говорить людям ничего хорошего?! Я стараюсь! Много лет! У меня получается!
- Не понимаю, зачем тебе нужно, чтобы тебя кто-то хвалил, если ты сама в себе так уверена, - говорит он.
- Красивые цветы! - говорю я. - Вот! Пример того, как нужно хвалить.
- Нет, - говорит Мордред. - Не красивые. Мне не нравятся.
- Но вы же...
- Я создал их не для себя.
Я замолкаю. И только в этот момент понимаю, как близко мы друг к другу стоим. Я собираюсь сделать шаг назад, но за моей спиной стол. Мордред всегда много времени проводил со мной, потому что ему был интересен мой талант. Кроме того, я всегда помогала ему во всем, связанном с поддержанием чистоты. Иногда мне кажется, что только я и Мордред во всем этом большом доме, понимаем всю серьезность вопроса о дезинфекции подвала Галахада.
Я прекрасно знаю, что мне девятнадцать лет, что Моргана спала с Галахадом, когда ей едва стукнуло шестнадцать, и все же мне кажется диким то, как мы замерли друг напротив друга.