Я продвигаюсь вперед, рассматривая их. Чем дальше я иду, тем больше на гобеленах появляется мертвецов. Сначала они едва заметны, затесавшиеся в толпе зрителей на турнирах или плетущиеся в хвосте за бравыми охотниками. Постепенно мертвецов становится все больше, и вот они уже пьют вино вместе с живыми, пускаются в пляс. Иногда мне кажется, будто картинки едва заметно движутся, но стоит мне моргнуть, и все приходит в состояние полного покоя. Сине-черные мертвецы и белесые скелеты завоевывают пространство живых, их становится все больше и больше, и картины перестают изображать "Пляску смерти". На них просто не остается живых.
Последний гобелен изображает мертвецов, бродящих в райском саду. Он оказывается на редкость реалистичным, выбиваясь из рядов своих собратьев. Я вижу разлагающиеся внутренности и соскальзывающую с трупов кожу, анатомически верно прорисованных зверей, бродящих между мертвецами и прекрасные деревья, у которых с каждой ветви свисают вышитые золотыми и алыми нитями плоды.
Я отвожу взгляд, испытывая смесь восхищения и отвращения к происходящему на последнем изображении. Мой взгляд натыкается на трон, к которому восходят ступени, скрытые под алым бархатом. Между двух золотых столбов, спускается темная, тяжелая ткань, расшитая хрустальными каплями, как звездами, будто сама ночь укрывает трон. На троне, украшенном драгоценными камнями, сидит женщина. Ее спина болезненно пряма. Рыжие волосы спадают вниз мягкими волнами, расшитое пылающими изумрудами платье блестит в свете свечей. Ее руки в кружевных перчатках покоятся на рукояти длинного меча. Корона венчает ее голову, и рубины, которыми она украшена, непрерывно кровоточат. Алое стекает вниз, и за кровью совершенно не видно ее лица.
Я абсолютно не ожидала ее увидеть, оттого женщина, неподвижная, будто неживая, выглядит для меня как замерший кадр из фильма ужасов. Ровно секунда до момента, где мне отрубят голову.
Женщина, однако, не шевелится. Ее руки недвижимы на рукояти меча. Только сейчас я замечаю зловоние крови, такое резкое и мерзкое, что меня начинает тошнить. И я вижу, как непрерывно кровоточащие рубины пульсируют, словно что-то живое. Кровь спускается вниз, все платье пропиталось ею, а потом струится дальше, проникая в ложбинки между каменной кладкой, будто кто-то регулирует направление ее движения.
И тогда я вижу все. Весь замок построен на крови, это кровь скрепляет камни. И я понимаю, кто эта женщина, на троне. Понимание приходит не из логики, никакой каузальной связи, предпосылки не формируют следствие. Понимание приходит из затаенных мыслей, которые называются еще иногда интуицией.
Королева Опустошенных Земель.
Я издаю слабый писк. Обернувшись, чтобы бежать, я замечаю мальчишку. Он настолько чужд этому пространству и времени, насколько это вообще возможно. И я уже видела его, или же мне так кажется. На мальчике больничные рубашка и штаны бледно-зеленого, почти мятного цвета. Сквозь ткань проглядывают острые кости, он совсем тощий, маленький заморыш, и в чем только душа держится. Мальчишка сидит спиной ко мне, и я вижу его исколотые иглами руки, вижу браслет с биркой, обхватывающий тонкое запястье.
Мальчик говорит:
- Они когда-нибудь давали тебе Те таблетки?
- Нет, - говорю я мягко. - Кто ты?
Я смотрю на гобелены, потом перевожу взгляд на мальчика в больничной рубашке. Я замечаю, что в руках у него две фигурки - динозавр и космонавт. Одинаково пластиковые и одинаково дурацкие, они мелькают в руках мальчишки, вступая в воображаемую им драку. Наконец, он отбрасывает космонавта.
- Люди никогда не победят, - говорит он.
- Не победят кого?
- Почему тебе не больно? Ты не плачешь и не кричишь? - спрашивает он.
- А почему я должна?
- Все хорошие люди плачут или кричат. Те, кому не больно - хотят причинить тебе вред.
- Я не хочу причинять тебе вред, - говорю я осторожно. Он замирает, а потом начинает дрожать. Я хочу подойти к нему, к испуганному, маленькому, наполовину зверьку, но он отползает, не поворачиваясь.
- Не трогай.
- Номер Девятнадцать, - шепчу я.
- Не трогай. Иначе я убью тебя. Уходи, пока она до тебя не добралась.