- Тебе так кажется.
Потому что ты видел только одинаковые руки в латексных перчатках.
- Нет, - говорит он упрямо. - У тебя нежные руки.
- Ты пришел убить нас? - спрашиваю я.
- Не знаю.
Мы одновременно смотрим вверх, на звезды.
- Что это за звезда? - спрашивает Номер Девятнадцать, указав пальцем в небо.
- Не знаю. Я не знаю всех звезд. Их миллиарды, названия всем не дали даже астрономы.
- Нет, - говорит Номер Девятнадцать безо всякой связи с предыдущими репликами. - Я не пришел вас убить. Я пришел за чем-то, о чем забыл. Если чтобы вспомнить придется вас убить, я вас убью.
- Ты не испытаешь жалости?
- Я не умею испытывать этого. Обними меня крепче. Мне страшно.
- Почему тебе страшно, малыш?
Когда я обнимаю его крепче, то чувствую железный, жутковатый запах крови, от него исходящий. Я утыкаюсь носом ему в макушку. Нет такого тепла, которое отогрело бы его, ничто не может успокоить его.
- Здесь темно. Как когда закрываешь глаза. Когда закрываешь глаза, значит будет больно. Спать страшно.
Ночной воздух доносит до меня аромат цветов и травы, причудливо мешающийся с запахом крови.
- Я бы хотел уметь считать время, - говорит Номер Девятнадцать. - До того как они придут.
- Хочешь я подарю тебе часы?
- Дурочка, - отвечает он. - Ты сидишь с мертвым мальчиком на краю пустоты.
- Ты мертвый?
- Я рожден мертвым. В каком-то смысле.
Слова эти, совершенно точно не принадлежащие ему, сказанные каким-то злым взрослым, которые он повторяет так бездумно. почти ранят меня.
- Неправда, - говорю я. Но мне нечем подтвердить свои слова. Я замолкаю. Он, вывернувшись из моих объятий, скидывает измазанную кровью куртку. Его больничная рубашка и штаны блестят в свете луны, они полностью покрыты кровью, из мятно-зеленой его одежда превратилась в алую. И это не только его кровь. В одном щуплом мальчишке просто не может быть столько крови. Но он кровоточит, все тело его кровоточит.
Я отползаю, он смотрит на меня, спрашивает:
- Тебя тошнит?
- Нет.
- У меня такое лицо, когда меня от чего-то тошнит.
А потом он разворачивается к пруду, делает шаг и вступает в воду. Кровь окрашивает лунную дорожку на воде в розовый. Номер Девятнадцать идет все дальше, и я кидаюсь за ним, ругая себя за промедление, которое в этом случае, разумеется, не подобно смерти. Я влетаю в воду, поднимая брызги, но Номер Девятнадцать уже исчезает в темноте. Я не могу найти его, не могу нащупать в темноте, не могу увидеть. Я зову его, зная, как это глупо.
Он просто исчез. Наконец, продрогшая насквозь, ошалевшая от страха и чувства вины, не имеющего ничего общего с реальностью, я вылезаю на сушу. Рядом с моей курткой валяется измазанная кровью головка хризантемы.
Я натягиваю куртку, не переставая дрожать. Мне так холодно, что даже больно. С ночной рубашки, окрасившейся розовым, капает. Чуть подумав, я поднимаю с земли и хризантему, мои дрожащие пальцы конвульсивно сминают ее.
Домой я собираюсь бежать, но ноги едва ходят. И этот неприятный факт оказывает мне неожиданно большую услугу. Еще издали я замечаю огоньки сигарет. Ровно три. В беседке, похожей на клетку для птиц с извилистыми перилами и обнимающими остов прутьями, увитыми плющом, сидят взрослые.
Красные точки их сигарет, будто маячки, сигнализируют мне остановиться. Я ныряю под терновый куст, больно поранив ладони. Я не хочу, чтобы они заметили, что я шляюсь куда-то ночью. Или, если быть совсем честной, я хочу знать, почему ночью шляются они.
Я слышу их голоса. Довольно отчетливо, я не так уж далеко от них. Однако не вижу их, исключая огоньки сигарет, в темноте, сквозь ветви куста. Мне ничего не остается, кроме как слушать. Говорит Галахад:
- Успокойтесь. Мы должны подумать о том, как действовать дальше. Потому что, сюрприз, если мы не подумаем об этом, нам конец.
- Какая рациональная мысль, - рявкает Ланселот. - А то бы мы без тебя не додумались. Не зря помирал, если получил такую вечную мудрость.
- Ладно, я передумал. Если ты не заткнешься, я воткну этот скальпель в твою башку.
- Хватит силы?
- Хватит злости.
Только затем я слышу голос Мордреда:
- Мне надоело.
И Ланселот, и Галахад сразу замолкают.