Моргана тяжело дышит, как после долгой пробежки, она закрывает глаза, и позволяет Галахаду стянуть с нее юбку. На ощупь, вслепую, руками, которые не переставали дрожать, она удивительно ловко расстегивает на нем рубашку. И я вижу тот самый шрам Галахада. Он идет от центра грудины вниз, до лобка. Шрам от аутопсии, его вскрывали. Он был мертв. Я смотрю на него, бледного, на его обескровленные губы и понимаю, что не уверена в том, что в нем есть внутренние органы, что он не живет исключительно за счет магии.
Впервые до меня доходит, что, может быть, он оживляет живых существ и их части не из веры в то, что все преодолимо, даже смерть. Может быть, он хочет вернуть себе то, что было у него отнято.
Галахад расстегивает брюки и заваливает Моргану на стол, она поддается со звериной покорностью и, оказавшись под ним, выхватывает его скальпель. Я вижу порезы на спине Галахада, длинные, неровные, в отличии от ровных порезов на теле Морганы, они нанесены неаккуратно, тем, кто не думал ни о чем.
Моргана дает Галахаду раздвинуть ей ноги, впускает его в себя, голодно целуя. Он шепчет ей что-то, чего я не слышу, что-то нежное, но движения его жесткие, почти жестокие. Моргана подставляет ему шею, и он кусает ее, оставляя отметку, которая скроется за форменным воротником. Она закрывает глаза, позволяя ему делать с ней все и в отместку проходясь лезвием скальпеля по его спине.
Я знаю, абсолютно точно знаю, что Моргана знает о том, что я все вижу. И я знаю, что отчасти она этим наслаждается. У Галахада затуманенный взгляд, такой, будто для него не существует никого и ничего, кроме нее. Будто целый мир мог перестать существовать, пока он трахает ее. Если это любовь, то она некрасива, болезненна и жестока, думаю я.
Галахад оставляет синяки на ее коже, но иногда на него нападает нежность, и он гладит ее только кончиками пальцев, целует ее шею и грудь, и тогда Моргана режет его сильнее.
Они наслаждаются друг другом, но есть в них и отчаяние. Галахад берет ее, наслаждаясь ее телом, прижимает ее к себе, и все же ему этого как будто мало. Все, что между ними происходит не затрагивает пустоты, которую может оставить в сердце Моргана.
Это ощущение, одно из всех, что я вижу в них, я понимаю очень хорошо. Моргана умеет заставить человека чувствовать себя самым счастливым на свете, как солнце, которое греет летом, когда все обычно становится хорошо, но потом солнце уходит, и уходит Моргана, и эту пустоту не заполнить уже ничем.
Ощущение ее утраты, постоянное, терзает и Галахада, и меня, и, я уверена, Ниветту и Кэя.
Мы любим ее, мы хотим ее и мы ее не получаем.
Моргана кончает первой, награждает Галахада, все еще двигающегося в ней, долгим поцелуем. Когда кончает и он, они надолго замирают. Он гладит ее влажные от пота волосы, она облизывает скальпель.
- Почему ты это терпишь? Когда я режу тебя, - спрашивает Моргана, слизнув кровь. Голос у нее хриплый, надорванный, больше женский, чем девичий.
- Я ничего не чувствую, - говорит он.
- Я чувствую все, - говорит Моргана.
Они долго молчат, будто сказали друг другу больше, чем хотели. Наконец, Галахад слезает со стола, и Моргана вытягивается на нем, как объект для препарирования, как девушка из журнала.
Галахад любуется на нее, а потом резко берет из шкафа антисептик. Он раздвигает ей ноги и начинает обрабатывать порез на бедре. Моргана шипит, будто боль от порезов ничего не значит для нее, в отличии от боли, которую она испытывает сейчас.
Галахад стоит перед ней на коленях, обрабатывая один порез за другим, а потом принимается вытирать салфетками кровь. Моргана ждет, пока он оденет ее, и он одевает ее.
Наконец, когда Галахад застегивает верхнюю пуговицу на ее блузке, которую Моргана обычно держит расстегнутой, она спрашивает еще раз:
- Что происходит? Объясни мне. Попытайся объяснить, Галахад.
- Доверься Мордреду. Он знает, что делает.
- Ты ему доверяешь?
Галахад отходит чуть подальше, потом закуривает сам, вставляет Моргане в рот сигарету и щелкает пальцами, подкуривая ей огоньком, взявшимся из ниоткуда.
- Послушай, Моргана, не знаю, что вы себе напридумывали, но все вовсе не так ужасно. Мордред не хороший человек, у него никогда не было шанса стать хорошим человеком, но он спас мне жизнь.