В огромной комнате он уже успел расстрелять пяток редких растений, задев рикошетом их соседей.
- Сука! - орет Ланселот, и крик его отражается от тонн стекла, которые в покое существовали тут до его прихода.
- Нефритовая, нахрен, лоза?! - рявкает он. А потом рычит, снова нажимает на курок, и прекрасное, длинное, невероятно-бирюзового цвета растение осыпается, лишившись своей стеклянной тюрьмы и единственной защиты.
Осколков на белом полу уже довольно внушительное количество. Я сцепляю пальцы, думая о маневре, который мог бы спасти меня в случае, если сейчас Ланселот наставит ружье на нас. Ничего не приходит мне в голову, и я только ошалев, как и все остальные, глазею на то, как Ланселот расстреливает цветы. Наконец, вперед выступает Гвиневра. Она похрустывает носком туфельки на осколках, потом поднимает один из почерневших лепестков, вертит в руках.
- Ланселот, - говорит она неожиданно властно, и он оборачивается, наставляет на нее ружье. Мы бы попятились еще, да больше некуда.
- Чего? - говорит он. И я вижу, что палец у него на курке. Гвиневра, однако, выглядит так, будто никакого ружья у Ланселота нет и вовсе.
- Мы все слышали, - говорит она. Моргана шипит. Кажется, это не совсем то, что она сама сказала бы человеку с ружьем.
- Ну охренеть теперь, - говорит Ланселот. - Довольны? Всюду сунули свои маленькие милые носики?
- Эй! - говорит Гарет.
- Как-то прозвучало странно! - говорит Кэй.
- С вами я вообще разговаривать не собираюсь, щенки!
- Лады.
- Да мы и не против.
- Гвиневра! - рявкает Ланселот. Она снова начинает хрустеть подошвой туфли на осколках.
- Я хочу знать, - говорит она неторопливо.
- Нет, ты хочешь забрать своих идиотских друзей и валить отсюда, пока я не...
- Они мне не друзья, - говорит Гвиневра очень спокойно. Мы все киваем. Гвиневра продолжает:
- Ты не думаешь, что все это как-то касается нас?
- Нет, глупышка, это наше личное дело.
- Тогда почему ты не сказал никому, что видел, как я защитилась от заклинания, и как то же самое сделали Моргана и Вивиана?
- Потому что... потому что заткнись, вот почему!
Гвиневра смотрит на него своими темными, спокойными глазами.
- У тебя есть последний шанс быть честными с нами. Я знаю, что ты испытываешь к нам некие теплые чувства. Некоторые более развитые существа называют эти чувства любовью. И я знаю, что ты хочешь нас защитить. И если ты правда этого хочешь, то лучший способ - объяснить нам, что происходит.
Ланселот смотрит на нее очень пристально, а потом резко вскидывает ружье, и стреляет в одну из орхидей на другом конце зала.
Моргана шепчет:
- Это бесполезно.
Я открываю дверь, готовясь прошмыгнуть назад, и все остальные тоже собираются выходить, а вот Гвиневра не двигается с места. Она смотрит Ланселоту в спину так пристально, что кажется, будто она колдует.
- Он спас нас, - говорит Ланселот. - Спас нас из самого поганого места на свете. Вы даже представить себе не можете, как там. Что такое каждый день просыпаться от боли и знать, что впереди только она. А потом засыпать, дрожа от боли.
Ланселот делает вид, что разговаривает с пространством, нас он будто совершенно не замечает.
- Вы не знаете этого, и слава Богу, что не знаете. Я бы вам такого не пожелал. Ну только если Кэю, когда он окончательно меня взбесит.
Но Кэй не реагирует на стандартное оскорбление от Ланселота. Мы стоим неподвижно, будто боимся спугнуть его, и Ланселот продолжает говорить.
- Я хотел, чтобы вы выросли сильными. И умными. Я сам таким вырасти не мог. Я не был сильным - там. Я был слабым и очень напуганным, скучал по мамке и папке. А Мордред - был. Это теперь он слабак, не способный справиться с собственным разумом. Тогда он был тем из нас, кто оказался готов.
- В нем пробудилась магия? - спрашивает Гвиневра.
Ланселот надолго замолкает, потом отправляет в ад очередной цветок, на этот раз гвоздику.
- Ну да. Не перебивай меня, а? Словом, он вытащил нас оттуда. Он вернул Галахада. Он дал нам все. Но он всегда был безумным. Они свели его с ума. А мы сошли с ума вслед за ним.
Он же волшебник, думаю я, конечно он был безумным, волшебство кормится безумием.
- Мы думали, что сумеем удержать его. Потому что единственный иной выход - попытаться его убить. Мы раздумывали над этим, и не смогли. Он - наш друг. Наш брат. Ничего более святого, чем эта дружба, с ним и Галахадом, я в жизни не видел. Потом мы остались с вами. И я считал, что вы должны все знать.