К нему подходит Номер Четыре. Он говорит:
- Я вырвал.
Губы у него в крови, а на ладони лежит зуб с блестящей пломбой.
- Молодец, Галахад, - говорит Номер Девятнадцать. Я вздрагиваю. Они впервые называют друг друга так, и это вдруг строит в моей голове какие-то мостики, я начинаю не только осознавать связь между мальчиками и мужчинами, которыми они стали, я начинаю ее чувствовать.
- Эй, Мордред, уже скоро? - орет Номер Двенадцать.
- Не мешай, Ланселот!
Они явно наслаждаются своими именами, они сами выбрали их, и теперь с удовольствием называют друг друга даже когда это не слишком-то нужно.
- Так скоро мы станем как ты?
- Сейчас, - говорит Мордред. А потом он рвет зубами свою ладонь, оставляя длинную, неровную рану. Кровь Мордред стряхивает сначала в один стаканчик, потом в другой. И буро-зеленая жидкость начинает вдруг переливаться оглушительно-красным, а затем и черным, как редкий драгоценный камень.
- Сначала мы выпьем это?
- Нет. Сначала зароем наши вещи.
Мордред снимает со своей руки бирку, Галахад сжимает зуб, а Ланселот с тоской смотрит на черную тетрадь. Все втроем одновременно вздыхают, от волнения или тоски.
- Теперь это наш дом, - говорит Мордред. - И мы, как рыцари, будет защищать его до самого конца. Вы изопьете из Грааля, и причаститесь к тому...
Он детским, почти умилительным жестом чешет нос, говорит:
- ... к тому, что знаю я. И Опустошенные Земли злой королевы станут цветущим садом.
- Долго придумывал?
- Да заткнись, Ланселот, - шепчет Галахад.
Мордред впервые на моей памяти чуть заметно улыбается.
- Здесь мы посадим розы и лилии, королевские цветы. Потому что мы здесь короли. Но особенно я.
- Но ты ж сказал...
- Особенно я, - повторяет Мордред с нажимом. Ланселот и Галахад переглядываются и пожимают плечами.
Как это похоже на детские игры, думаю я. Все всегда начинается с них. Игры в рыцарей, игры в пророка. Мы точно так же играли в Номера Девятнадцать много лет спустя.
Мальчики по очереди роют ямы старой, ржавой лопатой, вытащенной из глубин подвала или с вершин чердака. Наконец, все вещи, которые еще нескоро найдут Моргана, Ниветта и Кэй, оказываются под землей.
Тогда Мордред поднимает с земли стаканы с переливающейся красным и черным жидкостью, он говорит:
- Это ваше.
- Это твое, - говорит Галахад.
- Но спасибо, - говорит Ланселот. Они оба с подозрением смотрят на черные вихри, которые танцуют в безупречном алом. А потом оба и одновременно пьют.
И уже в следующую секунду я вижу, как Ланселот снова пьет, но на этот раз - один. Он в баре, и лет ему уже достаточно, чтобы я узнала его, однако недостаточно, чтобы оставить безразличным бармена.
- Тебе лет-то сколько? - спрашивает бармен, у него борода и татуировки, которые покрывают его руки, изображают месиво огня и черепов.
- На три больше, чем просто двадцать, - хмыкает Ланселот.
- Документы.
Ланселот закатывает глаза, потом поднимает пустую руку, проводит пальцами на уровне глаз бармена. Сначала его взгляд искажается бычьей яростью, а потом заволакивается вежливым безразличием.
- Что заказываем?
- Виски чистоганом.
Бармен отворачивается от стойки, а Ланселот подпирает рукой щеку. У него вид скучающего пса, который только и ждет, когда кто-то бросит ему мячик. Или мечтает кого-нибудь укусить. Ланселот - очень красивый парень. Он и много лет спустя не растеряет свою красоту, но сейчас он почти сияющий. Удивительно, как из больничного заморыша вырос такой приметный молодой человек. И удивительно, что девушки не подходят к нему знакомиться, как в фильмах. Вообще-то бар не особенно похож на то, что показывают в кино. Тут, конечно, много алкоголя на витрине, длинная стойка за которой сидят люди с коктейлями, столики в глубине и шум, но никто не танцует на столе, не заказывает красивым и доступным девушкам выпивку, не ввязывается в пьяные драки.