- Абсолютно.
- Вы не сказали нам ни слова правды.
- Несомненно.
Он склоняет голову, смотря куда-то поверх моей макушки, взгляд у него пристальный и внимательный, но обращен совершенно не на собеседника, выглядит это жутко. Мы долго молчим. Я дрожу, стараюсь вытереть кровь с рук, но она засохла, и у меня ничего не получается.
- Скажите мне правду, - прошу я тихо и снова заливаюсь слезами.
- С твоими друзьями и вправду все в порядке. Вы на некоторое время перенеслись в мое сознание. Сейчас я слабо это контролирую.
- Кулон?
- Тебе я хотел показать больше.
Боже, думаю я, вдруг они умирают сейчас, пока я болтаю с Мордредом, вдруг он снова лжет. Как ему можно доверять?
- Не надо было ничего показывать, - шепчу я. - Скажите правду.
- То, что ты мысленно называешь больницей на самом деле являлось исследовательским центром. Они проводили эксперименты на детях с целью выяснить потенциал человеческого разума. Теория заключалась в том, что у ребенка не окончательно сформированы понятия о том, что он чего-либо не может. И следовательно, если вынудить его, использовать свой разум на полную мощность, его сила менять себя и мир будет безграничной.
Я молчу, и Мордред замолкает тоже. У меня в голове снова что-то заедает, картинка никак не может сложиться. Но Мордред складывает ее за меня.
- Это могущество может быть неотличимо от магии. Оно ограничивается лишь твоим воображением. И определенными физическими возможностями. Один человек не повернет землю в иную сторону. Но десять - смогут.
- То есть, магии не существует? - спрашиваю я.
- Истории магии не существует. До нас.
Наконец, Мордред переводит взгляд на меня. В его глазах я читаю что-то непонятное, что-то помимо обычного их выражения. Я задумываюсь, видит ли он сейчас Господина Кролика.
- Я хочу... я хочу принять душ. Я сейчас не готова разговаривать.
- Да. От тебя пахнет кровью.
Мы снова встречаемся взглядами, и что-то заставляет меня чувствовать себя такой слабой, уязвимой и податливой. Разозлившись на это незваное чувство, на все на свете разозлившись, я прохожу к шкафу, не замечая Мордреда, но чувствуя его взгляд, беру сменную одежду и иду в ванную, защелкиваю замок на двери.
Там я опускаюсь на кафельный пол и снова начинаю плакать, надеясь почувствовать, от чего мне так горько. Но ничего не складывается, и мне ничего не хочется, даже узнать, что происходит на самом деле. Все будто обесценено и пусто, неважно.
Мне даже не хочется помыться. Все мои мечты и планы будто превратились в пыль, и это единственное, что меня еще ранит.
Наконец, мне удается подняться с пола, раздеться, разбросать свои вещи и залезть под душ.
Вода холодная, но я долгое время не нахожу в себе желания сделать ее теплее, а когда решаю что-то все-таки изменить, то выворачиваю ручку крана до упора, так что она становится слишком горячей. Наконец, я нахожу оптимальную температуру, и просто стою под водой, намочив волосы и не двигаясь. Розовая вода стекает в сток.
Я не сразу слышу щелчок замка и совсем не слышу шагов. Я задумчиво вожу пальцем по линиям на шторке, а потом ее отдергивают, и я тоже мало что соображаю.
А потом меня целуют, далеко не впервые в жизни, но впервые я при этом обнажена. Рефлекторным, детским жестом я стараюсь прикрыться, и тем самым позволяю ему прижать меня к себе, не отталкиваю его.
Он целует меня долго, глубоко и очень эмоционально, как будто все, что я знала о нем снова оказалось неправдой. На моей шее все еще болтается кулон, и он цепляется за него, срывает с моей груди, как будто последний предмет одежды.
Я всхлипываю, упираюсь руками ему в плечи, мне хочется его оттолкнуть и притянуть к себе тоже хочется. Мне стыдно и любопытно, и еще кое-что, что кажется мне неправильным, и я стараюсь не отдавать себе в этом отчета.
Я шепчу его имя, впервые зная, что другого имени у него нет. Целоваться с ним совсем другое, чем с Морганой, Ниветтой или Кэем. Мордред напористый, почти отчаянно грубый, это пугает меня и притягивает одновременно. И я вдруг понимаю: ему очень плохо. Ему очень плохо, и оттого он ищет моей ласки, и в своем настойчивом, мужском желании, он вдруг кажется мне очень беззащитным. Я вспоминаю, с чего все началось, как он пристал ко мне тогда, в кабинете, и понимаю, что ему отчаянно одиноко и что вся его защита, годами выстроенная, разрушена, он весь передо мной, еще обнаженнее меня.