- Нет, моя мышка, тебя я не убью. Тебя я буду трахать, пока у тебя кровь из носа не пойдет. Ты мне нравишься.
Мне ужасно хочется заплакать, но я почему-то не могу. Я отвожу взгляд, смотрю на текущую воду, и стараюсь не думать ни о чем. Я читала, что в таких случаях надо не думать ни о чем.
- Что до них, их я выпотрошу. Они предатели. Они нас предали. Я всегда говорил, что им нельзя было доверять. Мальчишки вырастают в мертвых героев.
Его ногти скользят по моим ребрам вверх, потом он трогает мою грудь, больно сжимает мне сосок, так что эта боль, в отличии от тупой и постоянной, неожиданная, снова заставляет меня всхлипнуть.
В какой-то момент он перестает трахать меня с болезненным ожесточением, двигается медленнее, размереннее. Я не решаюсь поднять взгляд и посмотреть ему в глаза, я вижу только его хищный, зубастый оскал - Мордред никогда не улыбался.
Ощущение того, что я с чужим, чудовищным человеком должно заставить меня заплакать, думаю я. Или придать мне силы, чтобы вырываться. Ничего этого не происходит, страх держит меня куда крепче Мордреда.
Я чувствую, что мое тело начинает откликаться на его движения. Я сама себя предаю, и это намного хуже, чем боль. Он двигается во мне умело, и ласкает меня, так что вскоре мне против воли хочется прижаться к нему ближе, ощутить его глубже в себе, чтобы он продолжал и не останавливался. И тогда я тяну его к себе, сама к нему тянусь, совершенно рефлекторно.
- Даже хорошие девочки текут, если их хорошо оттрахать, так? Анатомия довольно безжалостная вещь.
Он говорит не как Мордред, он двигается не как Мордред, и в то же время он пахнет как Мордред. Он оставляет на моей груди кровоточащий укус, и я взвизгиваю, потому что удовольствие неожиданно прерывается болью.
- Я не люблю эти игры с кровью, в отличии от Галахада. Смешивать два удовольствия, это безвкусица. Это все чтобы ты боялась, потому что так ты теснее внутри, мышонок.
Он прижимает меня к стене, близко-близко, и будто обнимает. Дыхание у него размеренное, а я ужасно хочу, чтобы он умер. И он, будто чувствуя это, проникает глубже в меня, так чтобы я чувствовала - если он умрет, я тоже умру, потому что мне с ним запредельно хорошо.
У меня все тело сводит от удовольствия. И я скулю уже вовсе не от страха и не от боли. Я пытаюсь представить, что я с кем-то другим, с другим Мордредом, но у меня ничего не получается. Есть только здесь и сейчас. А потом все заканчивается, сначала для меня, с моим громким стоном и болезненной судорогой внизу живота, а потом и для него. Он кончает в меня, и это противно, но в то же время утоляет какой-то голод внутри, который я прежде никогда не чувствовала.
На некоторое время мы оба замираем, он утыкается мне в шею, утомленный и из-за этого почти человечный. Нож пляшет между моими ребрами, лезвие гладит меня, почти ласкает. А потом Мордред выходит из меня, проникает в меня пальцами, глубоко и почти болезненно, ощупывает меня изнутри, мне кажется, что он достает до моих внутренностей, и ощущение это тошнотворное.
- Как думаешь, можно достать пальцами до матки? Ответ: нет. Если, конечно, идти естественным путем.
Лезвие ножа упирается мне в живот.
- Вы обещали меня не убивать.
- Я держу свои обещания только перед одним человеком.
Он вытаскивает пальцы, измазанные в моей крови и его сперме, облизывает, цокает языком.
- Но я и вправду не собираюсь тебя убивать. Мы выпьем чаю и поговорим. Ты ведь любишь разговаривать, мышонок? Или теперь ты не издашь больше ни писка?
Я молчу. В моей голове ни одной мысли, нет даже мысли о том, что мне плохо. Ничего нет, как будто-то кто-то выключил свет и ушел. И я осталась настолько одна, насколько прежде было невозможно.
Он касается испачканными пальцами моих губ, проводит так, будто хочет накрасить меня, а потом выключает воду. Он застегивает брюки, насвистывая, делает шаг через бортик ванной. Стоит ему щелкнуть пальцами, и его костюм снова становится сухим.
Никаких заклинаний, вспоминаю я, только разум. Я пробую подумать о том, чтобы его нож вскрыл его глотку, но ничего не выходит. Я могла бы сделать это с помощью заклинания, но он успел бы меня остановить.
Вот почему они учили нас. Чтобы контролировать.
Я сижу в ванной, мне холодно, и я дрожу. Интереснее всего наблюдать за течением капель по белой эмали. Так интересно, будто весь мир сузился до границ водяной пленки.