— Что у тебя там?
В кошме была пятизарядка старого образца. Луч солнца скользнул по стволу, и вороненная сталь заиграла густой синевой.
— Берешь? — спросил Расул.
— Беру. Я найду, кому продать оружие джунаидовского нукера. А теперь слушай...
Первый совет Якуба: идти на родину. Все вранье, что там нечего есть. У людей в колхозах каждый день мясной обед, и никто из них не наденет такую рвань, в какой Расул ходит... Заболел человек — его бесплатно лечат, лекарство дают бесплатно. В колхозе люди сеют сообща, помогают друг другу во всех делах.
Так объяснил стражник, а потом испугался своих слов и вышел наружу — проверить, нет ли кого поблизости.
Вернувшись, сказал:
— Дер дывал муш даред, муш гуш. Как говорится, в доме есть мыши, у мышей есть уши. Мои советы хороши, пока их никто не слышит. Теперь второй совет...
Второй совет был: выходить только ночью и непременно в сильный дождь или снегопад. Советские пограничники и ночью видят, как днем. Что за способ у них, Якуб не знает. Это не похоже на луч луны или солнца, не похоже на фонарь. Эту вещь не увидишь, а она видит все — из Москвы заметит муху, которая полетела в Мекку... Да, времена, когда можно было в темноте пройти границу, давно кончились. Одна надежда проскользнуть мимо этой штуки — когда буря, дождь либо снег. Главное — миновать первый пост. Если там поймают, могут привести назад, сюда: подумают — заблудился человек. Надо добраться до их земли — и не прятаться, и не таиться... Два года пройдут быстро, а там Расул останется жить у них.
Якуб поглаживал вороненный ствол, и Расул спросил:
— А третий твой совет?
— Ничего не скрывай от них. Как было, так и говори. Не скрывай, что ходил в нукерах Джунаид-хана, что здесь был чабаном. Так лучше. Я слышал, что они прощают тех, кто не скрывает ничего.
Возвращаясь к отаре, Расул жалел об одном: невозвратно потеряны долгие годы.
Теперь оставалось ждать зимы. Но, и как в насмешку, осень затянулась. Каждый день в небе появлялись серые рваные тучи и — проходили стороной. Ради Расула они ни капли не хотели уронить. Деревья сбросили листву. Похолодало, и Расул уже надел зимний стеганый халат. Но бог не давал ни дождя, ни снега.
Наконец из ущелья задул сильный ветер. Он злобно выл над овечьим загоном, старался свалить чабанский шалаш. А для Расула вой ветра был лучшей песней! Такой ветер в эту пору всегда приносит дождь, переходящий в снег.
Дождь и пошел — во второй половине дня. А к вечеру Расул пригнал отару в аул.
Из дома вышел бай.
— Дождя испугался? — спросил он вместо приветствия.
— Испугался, бай-ага.
— А прежде ты пас в любую погоду.
— Прежде — да.
— Что же случилось теперь?
— Случилось, что теперь пасти не буду.
— Так ты благодаришь меня за хлеб и за соль?
— А ты — за мой труд?..
Расул прошел в огороженный угол загона и там поверх стеганого халата надел темно-красный шелковый, скинул сыромятные чокаи и натянул сапоги.
Бай молча следил за его переодеванием.
— Куда это ты собрался? Уж не на той ли?
— Угадал, бай-ага.
— Кто же затеял празднество в такую собачью погоду?
Иногда лучший способ провести человека — сказать ему правду, и Расул ответил:
— Колхоз затеял.
Глупо, старик шутит — и бай вернулся в дом.
А Расул пустился в путь. Он шел к горам — лицом к горам, которые когда-то остались у него за спиной. Время зимних дождей (собачья погода, как сказал этот бай) стало временем возвращения.
А дождь струйками, похожими на змеенышей, вился по склонам между мелких камней, и там, внизу, в ущелье, стремительный, ревущий поток драконом кидался на стены, вырывал и уносил с собой деревья, ворочал тяжелые камни, оторвавшиеся от скал...
Оба Расуловы халата промокли, но он не останавливался, все шел и шел по тропинке, ведущей наверх.
Хотелось выпить чаю, накинуть на плечи такую же шубу, в какой встретил его бай, полежать в тихом укрытии, но голос Аманнияза окликнул: «Не останавливайся! В этом укрытии твоя смерть».
Он пошел дальше, сказав самому себе:
«Нельзя мне умирать, пока я не вернулся. Хоть бы год там, дома, походить с отарой в своих песках...»
Подъем кончился. Расул и не помнил, как одолел его. И едва он сделал несколько шагов под уклон, как темноту, словно удар сабли, прорезал окрик:
— Стой! Руки вверх!
Расул опустился на мокрые камни и сполз на тропу...
А потом откуда-то возникла белая войлочная кибитка у бархана, поросшего нежной травой, и оттуда доносились переливчатые, как ручей, звуки дутара. Расул решил посмотреть, кто это играет, потянул на себя дверь и услышал голос: