— Товарищ старшина, по-моему...
— Тихо, Абдулла, тихо!..
Да, теперь уже совсем явственно доносится шорох, кто-то сдавленно кашляет в лощине.
— Понятно, — говорит Игнатьев, хотя в общем-то понятно не совсем. Так кашлять может и кулан. Вот если бы услышать хруст пережевываемой куланом травы, тогда можно было бы сказать что-то более определенное, потому что старшина хоть и уверен в себе, но все же ему хочется, чтобы нарушителем тишины оказалось мирное травоядное, а не человек. Но хруста и других звуков, характерных для пасущихся куланов, не слышно, и Игнатьев шепотом отдает приказание пограничникам.
Они разделяются. Игнатьев движется к лощине, отрезая ее от границы. Абдулла и Алексей обходят — один слева, другой справа. Игнатьев ступает совершенно бесшумно. Молодые пограничники не так осторожны, но старшина надеется, что поднявшийся ветер скрадет их шаги. Проходит минута, другая. Темнота уже не такая плотная, она сереет, сейчас появится луна. В этот миг до слуха Игнатьева доносится приглушенный говор, и все сомнения разом пропадают: нарушители!
Старшина замирает на месте, давая время товарищам завершить обходный маневр. Но тут кто-то из них наступает на сухую ветку. Треск как выстрел. Две черные фигуры — одна большая, другая совсем маленькая — выскакивают из зарослей фисташки и бегут в сторону реки.
— Стой!— кричит Абдулла.
— Стой! — вторит ему Алексей, и автоматная очередь распарывает ночной воздух.
Высокий выскакивает прямо на Абдуллу и останавливается, поднимая руки вверх. Маленький, перебегая от валуна к валуну, продолжает уходить.
— Стой! Стрелять буду! — приказывает Игнатьев. Старшина отличный стрелок, а цель, мелькающая в свете восходящей луны, видна достаточно отчетливо, чтобы не промахнуться. Но Игнатьев почему-то не стреляет и лишь провожает глазами убегающую фигуру.
Скоро с заставы прибывает тревожная группа. Нарушитель, дергая связанными руками, нервно жалуется офицеру, что его задержали несправедливо, он собирал фисташки на своей стороне.
Его уводят, но долго еще слышится хриплый, раздраженный голос.
— Почему не задержал второго? — спрашивает начальник заставы старшину Игнатьева. — Этот тип, задержанный, твердит, что с сыном был. Давай показывай, где он бежал.
Старшина пожимает плечами, однако идет и вскоре обнаруживает следы босых детских ног.
— Дальше, старшина, дальше смотри!
На каменистой осыпи следы пропадают, однако Игнатьев, прикинув направление по одному ему ведомым соображениям, продолжает уверенно идти вперед, опускается в неглубокий глинистый овражек.
Маленький нарушитель лежит угловатым комочком, втиснувшись в колючий куст шиповника. Встретившись глазами с Игнатьевым, он высоким, рвущимся голосом кричит что-то непонятное, но такое тоскливое и безнадежное, что у старшины замирает сердце.
Подходит начальник заставы с напарниками Игнатьева, некоторое время смотрит, как мальчик старается поглубже залезть в шиповник и что-то ищет рукой на земле.
«Камень, что ли, ищет, чудак! — удивленно думает старшина. — Камнем от нас отбиваться хочет?»
— Поговорите с ним, Ибрагимов, — приказывает старший лейтенант. — Вы понимаете его язык?
— Понимаю, — отвечает Абдулла и обращается к мальчику.
Тот внимательно слушает, отрицательно трясет головой, выпаливает целую обойму наскакивающих друг на друга слов и начинает громко плакать.
— Что он говорит, Ибрагимов?
— Нога у него вроде сломана, товарищ старший лейтенант. Просит, чтобы мы его с собой не забирали. И еще... еще просит, чтобы мы его сильно не били.
— Ерунда какая!
— Так ему говорили. Сухой палкой, мол, бьют нарушителя до тех пор, пока палка не измочалится.
Старший лейтенант сердито смотрит на Абдуллу, у того на лице смущение: я здесь ни при чем, не я это выдумал.
— Объясните ему, Ибрагимов, что людей у нас никто и никогда не бьет. Потолковей объясните, с чувством, чтобы понял. Скажите, что вылечим ему ногу. Пусть не трясется.
Начальник заставы садится на валун, закуривает.
Абдулла подходит ближе к мальчику, который следит за ним глазами загнанного в угол звереныша. Худенькое тельце, едва прикрытое лохмотьями, сотрясает мелкая дрожь. Продолжая говорить, Абдулла присаживается на корточки, обламывает ветки шиповника — в них, как муха в паутине, запутался маленький нарушитель границы. Мальчик не протестует и только порой дергается от боли.