Корсак проснулся в своей глубокой норе от непонятного шума. Проснулся и открыл глаза. Поначалу он готов был счесть этот шум за голос разыгравшейся в пустыне бури, но в неожиданных звуках было что-то новое, непривычное. Шум доносился со стороны северного входа в нору, а когда поднималась буря, вой ветра и бульканье дождевых капель заполняли все вокруг, врывались в нору через четыре отверстия.
Земля над норой взревела, задрожала, и шум вдруг начал затихать, отдаляясь. Резкий незнакомый запах достиг ноздрей корсака и лишил его покоя. Маленький хищник, который обычно лежал в норе, безошибочно определял, какое животное прошло над его головой, на этот раз перепугался.
Но любопытство взяло верх. Корсак высунулся из норы и зорко оглядел пустыню. С удивлением посмотрел он вслед удалявшейся автомашине и не спустился вниз, пока она не скрылась из виду.
Это новое знакомство вряд ли пришлось корсаку по вкусу. Ведь ему представлялось, что мир устроен очень просто. Все было понятно в этом мире, который весь состоял из одного лишь Ак-Мейдана. Когда опускалось солнце, пустыню поглощала тьма, а когда оно вновь поднималось — в мире становилось светло и горы вдали смыкались с облаками.
Понятными были дождь и снег, щебет пролетавших над головой птиц.
Давно привычным стало для корсака и то, что при его приближении к овечьей отаре люди поднимали крик, а громадные страшные собаки с лаем кидались на него; не так-то легко было увернуться от их острых зубов. И все же это было привычным, потому что и отара, и вкусные ягнята принадлежали людям и собакам. Оттого корсак, юркий, рыже-серый, очень похожий на лисицу, старался охотиться подальше от мест, где паслись овцы. Людям, собакам и их овцам не было дела до зверьков, за которыми охотится корсак. Для него жили на свете суслики и тушканчики. Правда, изредка ему попадались в пустыне и задремавшие птицы. Инстинкт охотника безошибочно вел корсака к цели. Ловкий прыжок — и очень скоро от птицы даже следа не оставалось: корсак съедал ее вместе с костями и перьями.
До сегодняшнего дня пустыня была понятной. До той поры, пока над норой его не промчалась машина, изворотливый хищник не представлял, что в округе может появиться нечто, способное поразить его. Это безводная равнина, где не было ни дорог, ни тропинок, издавна превратилась во владения корсаков и лисиц. Изредка, лишь в дни, когда через Ак-Мейдан гнали отары овец, забредал сюда волк. Это случалось после дождливой зимы: чабаны знали, что в прорытых ими канавах собрались запасы дождевой воды — овцам хватит ее на несколько дней, пока они не доберутся до своих пастбищ, до обильных колодцев с чистой водой.
Любопытного корсака удивляло, что птицы и овцы, ослы и лошади вместо мяса жуют полевую траву. Но еще удивительнее было видеть, как они пьют застоявшуюся дождевую воду. Несколько раз корсак после дождя опускал мордочку в лужицу, но всякий раз с презрением отфыркивался. Он предпочитал любой жидкости теплую кровь и другого питья не искал.
Да, овцы, собаки, вода, зной — все было известно корсаку. Все, кроме грохочущего существа, оставившего за собой струйку едкого дыма...
В тот вечер корсак вышел на охоту позже обычного. Он настороженно принюхивался к каждому бугорку. Тонко пересвистывались играющие суслики, тушканчики выпрыгивали прямо из-под носа и мчались к своим норам, но кровь маленького хищника не вскипала боевым азартом. Пока он не выяснит, угрожает ли его жизни грохочущее страшилище, что промчалось у него над головой, он не сможет ни охотиться, ни отлеживаться в своей норе.
Корсак осторожно двинулся в ту сторону, куда днем ушла машина. Вскоре он достиг границы своих владений — дальше хозяйничал другой корсак. В чужих владениях можно укрыться в случае опасности. Туда можно прибежать поиграть, но прийти туда охотиться — это уже непростительная провинность. Даже самый слабенький, неокрепший детеныш корсака выберется из норы и, скаля зубы, с угрозой двинется на пришельца. Поэтому наш корсак, несмотря на голод, бежал только по следу, едва уловимому, не замечая по-прежнему ни сусликов, ни тушканчиков.
Наконец он достиг лисьих владений, а дальше простиралась незнакомая равнина.
Корсак смотрел, смотрел во все глаза. Ноздри его чутко ловили воздух с едва заметной примесью гари.
Впереди звездами мигали огни. Но они казались крупнее и ярче звезд. Было что-то тревожное, раздражающее в том, что они мигали — будто метались из стороны в сторону.