— Как же Нала потерял царство?
Перед тем как ответить, он прислушался и спросил:
— Это в твоей школе так шумят? Что это они раскричались! Хорошо, что мы живем не рядом со школой. — Я пустился вперед чуть не рысью, надеясь увлечь его за собой. Но он сказал: — И куда ты несешься? Пять лет назад я бы тебя за это выдрал, а теперь вот нарочно пойду медленно. — Я остановился, поджидая его. Опасную зону мы миновали — школа осталась позади.
Когда мы двинулись дальше, я спросил самым невинным тоном:
— А в какую игру играл Нала? В карты?
— О нет, — отвечал дядя. — Играл бы, наверно, если бы в то время карты были изобретены. А он играл в кости. — Объяснив мне, что это за игра, он продолжал свой рассказ: — Играл он со своим братом, но злые боги вселились в кости и отвратили от него удачу. Он проиграл свое царство и все, что имел, кроме жены, и пришлось ему уйти из столицы нищим, в одной набедренной повязке.
Мы свернули вправо на улицу Кабира, которая и вывела нас на Базарную улицу. Здесь было не очень людно, потому что в средних школах еще шли занятия. У фонтана стояли неподвижно как статуи несколько ослов. Я представил себе, как школьники выбегут на улицу, начнут кричать и пугать ослов и те бросятся врассыпную. Бездомные собаки, дремлющие у обочин, погонятся за ослами, и начнется потеха. Я пожалел, что не увижу этой картины, и сказал:
— Надо нам было выйти из дому попозже.
— Почему? — спросил дядя. — Зря, наверно, пропустил уроки?
— Да нет, — выпалил я, — просто мы бы увидели, как ослы будут прыгать.
Но и без этого зрелища Базарная улица привела меня в восторг, столько здесь было движения, сутолоки, жизни. Продавец сладостей громко предлагал свой товар, позванивая в колокольчик. Этот человек часто приходил к воротам нашей школы и отщипывал мальчикам кусочки от розовой липкой тянучки, намотанной на бамбуковую палку. У меня слюнки потекли, на него глядя, и я заныл:
— Дядя, купи мне тянучки, ну пожалуйста!
Он сразу посуровел и сказал:
— Нет-нет, такие вещи есть опасно, можно подцепить холеру.
Я сказал с вызовом:
— Еще чего. Он каждый день приходит к нам в школу, и все мальчики покупают у него сласти, и учитель рисования тоже, и никто еще не заболел холерой.
Но дядя только ответил:
— Подожди, я угощу тебя кое-чем повкуснее, — и, дойдя до одной лавки, сказал: — Это лавка Джагана. Здесь покупать безопасно. Он готовит товар на чистом топленом масле. — Дядя остановился у богатейшей выставки сластей и накупил мне целый кулек.
Я тут же открыл его, спросил из вежливости: — Дядя, а ты не хочешь? — и, когда он покачал головой, съел все без остатка. Потом сложил кулек, подбросил его высоко в воздух и смотрел, как он плавно опускается на мостовую, пока дядя не потянул меня за рукав со словами:
— Шагай, шагай, да смотри под ноги.
Рамочника звали Джайрадж. Его вывеска «Фотографы и рамочники» красовалась на ограде рынка с наружной стороны. Почему он решил так пышно заявлять о себе во множественном числе — неизвестно, поскольку внутри, на хозяйском месте, никто никогда не видел никого, кроме самого Джайраджа. Правда, на длинной скамье, приставленной концом к его порогу, всегда хватало друзей, доброжелателей, заказчиков и просто охотников послушать, как Джайрадж целыми днями излагает свои политические и философские взгляды. Когда мы подошли, он жестом пригласил нас сесть на скамью, а сам продолжал легонько прибивать молоточком кусок картона к задней стороне рамки. Потом вдруг поднял голову и обратился к дяде:
— А-а, доктор, давненько я вас не видел.
Меня удивило, почему он назвал дядю доктором, и я тут же спросил:
— Дядя, ты разве доктор? — Он только взъерошил мне волосы и ничего не ответил.
Джайрадж посмотрел на меня и спросил:
— А этот молодой человек с вами? Кто такой?
Дядя ответил просто:
— Это мой мальчик. Он с нами живет.
— Ах, ну конечно, знаю, понятно, да как же он вырос!
Дядя как будто немного смутился и переменил тему. Он протянул Джайраджу фотографию и сказал наигранно-бодрым тоном:
— Вот, нам нужно вставить в рамку снимок этого молодого человека. Возьметесь?
— Разумеется, почтеннейший, для вас — что угодно. — Он поглядел на снимок с отвращением. Я уж подумал, что сейчас он выкинет его в сточную канаву, проходившую под крыльцом его мастерской. Он наморщил лоб, поджал губы, поморгал, ткнул в карточку пальцем, сокрушенно покачал головой и сказал: — Вот как нынче надувают школьников. Недопроявят и передержат либо недодержат и перепроявят. Вот как они работают.