— Ты и вправду думала, что я дам тебе так быстро кончить? После того, как собирался наказать? Нет, mon papillon. Это даже была не прелюдия. До неё мы только-только собираемся добраться…
Улавливать смысл сказанных им слов оказалось так же сложно, как и разгадывать его ближайшие намерения по его действиям. По тому, как он неспешно подошёл к гардеробному чемодану и ненадолго навис над его содержимым в «задумчивой» позе, упершись ладонями о крепкие боковины переносного «шкафчика».
— Так ты мне и не ответила. Ты любишь кляпы? Хотя, отвечать не обязательно. Хватит и того, что я их люблю… — он посмотрел в этот момент в мою сторону и даже подмигнул, перед тем как снова перевести взгляд в недра огромного «сундука» маркиза де Сада и потянуться за чем-то к одной из средних полок. — А уж флагелляцию, уверен, обожаешь однозначно!.. По крайней мере, скоро всё проверим. Как и положено. Не спеша… С чувством. С тактом. С расстановкой.
Эпилог
Последний день?.. Кажется, я до последнего не верила в его обещания. В то, что он действительно это сделает. Что отпустит меня. Самолично усадит в такси, заплатит наперёд таксисту, отдаст тому напоследок чёткие распоряжения, а потом… Поцелует меня на прощание в лоб и… отпустит…
Да и всё происходящее до этого, а потом после, выглядело каким-то неправдоподобным. Будто затянувшимся кошмарным сном, в котором я потеряла все свои способности по управлению собственным телом, сознанием и мыслями. Один сплошной провал в чёрное забвение, сменяемое время от времени едва осмысленными картинками происходящего и окружающего. Иногда я и вправду вижу вокруг себя относительно чистый пассажирский салон автомобиля, в котором куда-то ехала. А иногда… меня начинают атаковать непроизвольные воспоминания из недавней жизни… Долгой, нескончаемой, шокирующей с затяжным погружением в чужую Бездну. И чем дальше продолжаешь в неё падать, тем меньше сопротивляешься, полностью подчиняясь тем ощущениям и тому течению, которые тебя наполняют и несут к неизбежному.
Поначалу я почему-то думала, что когда достигну пределов этого безумия, то уже буду чётко знать, чем всё закончится. Каково же было моё изумление, когда Маннерс сказал всё. Он получил от меня то, чего хотел, так что… теперь я могу возвращаться обратно. В свою идеальную маленькую жизнь со среднестатистическими запросами и шаблонными американскими мечтами, к своему идеальному жениху и в свою совершенную оболочку Анны Лорен Брайт. Правда, я не совсем до конца понимала, о чём именно он говорил, но какие-то отдельные обрывки его фраз всё же задевали мою память очень глубокими порезами…
Думаю, мне ещё только предстоит познать истинную боль от их воздействия, просто сейчас я находилась под отупляющей анестезией и не до конца понимала, что со мной происходит. Я даже не сразу пришла в себя, когда таксист остановил свою машину на Бруклин-Хайтс, прямо напротив крыльца-входа в нашу с Эдвардом квартиру.
— Приехали, мэм. Вам помочь выйти из такси и проводить до дверей?
* * * *
Говорят, истинный ад — это когда ты теряешь самых близких для себя людей. Но, одно дело, если ты действительно видишь наглядно их бездыханные трупы, пусть и не до конца, но где-то на дальних задворках контуженного рассудка, понимая, что они на самом деле мертвы и уже никогда не откроют глаз и не заговорят с тобой… И совсем другое — не иметь никакого представления, что случилось с одним из них. Куда он пропал? Почему пропал? Жив ли до сих пор? Пытается ли как-то к тебе вернуться или надеется на спасение из рук чокнутых маньяков?
Вот это действительно был настоящий ад. Просыпаться изо дня в день (засыпая до этого только под воздействием сильных седативных препаратов), чтобы всё последующее время потратить на очередные поиски, бесчисленные звонки по нужным людям и инстанциям, запрещая себе буквально насильно тратить силы и мысли на что-то другое. Запрещать думать о плохом, запрещать подходить к её вещам, трогать и нюхать. А иногда даже и вспоминать…
Единственное, что он не мог не делать, это не прислушиваться постоянно к звукам за стенами и входными дверями дома, не проверять едва не поминутно телефон и интернет почту, и не бросаться по началу, а потом по выработанной за эти дни привычке, к окнам, выходящих на центральную дорогу Бруклин-Хайтс.
Только в этот раз в его голове будто что-то щёлкнуло или перемкнуло. Сердце ухнуло со всей дури о рёбра ещё до того, как до сознания дошло, что он и в самом деле это услышал — сильно приглушённый стенами звук подъехавшей машины и… кажется остановившейся рядом… Именно рядом с их крыльцом.