К двенадцати часам составился тайный организационный комитет: председатель — полковник Водецкий, члены — беллетрист Орлов, режиссер Цис, имитатор Пичахчи. Задача, в сущности, предстояла не из трудных, так как микроб уже сам собою протачивал ходы в самые неприступные сердца. Даже ревнивейший из мужей судебный следователь Грехов стоял один у рояля против розовенького композитора, подпевал ему и дирижировал рукой, а его маленькая жена сбежала от него в кабинет, который уже громко называли «лигой любви».
— Все обстоит блестяще, — говорил полковник, — но самое главное это, конечно, ужин. От нас зависит превратить его в пир во время чумы. Способ один: хорошенько рассадить. Нарежем билетиков и всех перепишем. Идет?
— Идет! — воскликнул комитет.
Начали делить гостей по категориям и заспорили о словах. Делили на талантливых и бездарных, на современных и отсталых, на ярких и бесцветных, — все оказывалось очень растяжимым: талантливые были добродетельны или скучны, отсталые представляли из себя очень благодарный для шуток комический материал, некоторые мужья и жены, бесцветные вместе, обещали быть яркими порознь. Пришлось разделить просто на умных и на дураков.
Тихими шагами заговорщиков, с гремящей саблей полковника впереди, разыскали хозяйку, заперли в столовую дверь. Предложение было принято с восторгом, билетики надписаны, осталось — рассадить. В столовой могло уместиться не больше 30 человек, остальных 15–20 гостей решено было посадить в спальне хозяйки за тремя сдвинутыми вместе ломберными столами, и так как не хватало стульев, то полковнику пришла в голову гениальная мысль придвинуть с одной стороны великолепную двуспальную кровать. Милая, веселая хозяюшка Мария Иосифовна сначала задумалась, потом со смехом согласилась. «Дураков» и «так себе», конечно, поместили в столовой, отборных умниц во главе с хозяйкой и тайным комитетом — в спальне, самых почетных гостей, как, например, полковник, на кровати. Полковник скромничал, отказывался, но для общего блага согласился. Затем прибор к прибору — блондинка Небо, режиссер Цис, брюнетка Земля, Пичахчи, жена судебного следователя, беллетрист Орлов, драматичка Дода, художник Нейке, драматичка Хаюшка, юрист в белых носках, драматичка Вера Георгиевна и еще пять — шесть веселых людей.
В столовой размещали уже как попало, на скорую руку. Прежде всего сослали туда судебного следователя-ревнивца, а остальных посадили с таким расчетом, чтобы мужья не приходились рядом с женами, чтобы банкир Шпигель был поближе к розовенькому композитору Маю, которому всегда нужны деньги, чтобы елейный генерал Сочава оказался между самыми некрасивыми и добродетельными из дам и как раз визави с дерзким передразнивателем и насмешником актером.
Уже со всех сторон ломились и в столовую, и в спальню. Искали свои билетики, умоляли о перемещениях, добивались протекции у полковника, у других членов комитета, чтобы попасть в святая святых, то есть в спальню, и первым долгом прочитывали билетики счастливцев, попавших на кровать.
— Полковник, ради бога, — кричали некоторые обиженные из «умных», — мы не хотим ужинать в столовой.
— Господа, — разводил руками полковник, — я ничего не могу поделать, у меня и так друг на друге будут сидеть.
— Голубчик полковник! Хоть на пол, хоть под кровать.
Во время спора некоторые билетики переместились сами собой, а из спальни вдруг исчез билетик очаровательной дамочки-подростка и очутился в столовой. Произведено было строжайшее расследование, и, узнав, что это проделка мужа, комитет постановил его проучить: сделали другой билетик, и место дамочки осталось за ней, а судебному следователю решили подсунуть в последнюю минуту какую-нибудь из некрасивых дам.
Тем временем из кабинета хозяйки навстречу микробу общего детски веселого легкомыслия уже надвигалась другая, более серьезная и тлетворная волна. Мужчины совершенно облепили оттоманку, сидели на валиках, ползали по ковру, и из полутьмы слышались вместо голосов уже какие-то оперные модуляции, а женский смех сделался блаженно-колоратурным.