Папа на мамину критику не отвечает. Молчит. Он весь напряжён. Его взгляд устремлён вперёд, хотя впереди, кроме размытой дороги да грязи, ничего не видно.
— Наверное, аэропорт не принимает! — говорит он и спрашивает маму: — Что тогда? Возвращаться?
— «Возвращаться»! — возмущается мама. — Столько ждали, так мчались — и возвращаться! Будем ждать!
Ждать! В аэропорту нам говорят, что надо ждать. Что самолёты задерживаются из-за метеорологических условий.
Папа отходит от окошечка, где дают сведения о самолётах, и пожимает плечами. Лицо его растерянное.
— В суматохе, — говорит он, — я не спросил подробностей. Он сказал только, что его подбросят военные лётчики. Друзья. Чтобы мы просто сидели и ждали. Но как же ждать?
Мама резко вскакивает, исчезает, потом появляется.
— Ну вот, — говорит она, — все самолёты стоят, а наш идёт на посадку. Военный транспортный самолёт.
Мы бежим к выходу, и сердце у меня колотится. Ещё бы, я же не видел своего деда. Вернее — не помню. Но это всё равно что не видел. Вот он выйдет сейчас из своего транспортного самолёта в генеральской форме, весь в орденах, и все будут оглядываться на нас.
Я смотрю вокруг. Аэропорт маленький и тесный, а сейчас приходится пробираться среди людей и тюков, потому что погода нелётная и народу набралось полно. Вон эвенки узкоглазые, хитрые, с трубочками во рту. Вон геологи в походных сапогах с десятками ремешков и застёжек. Вон солдаты с мешками и без погон — эти, я знаю, просто ждут машину, а приехали они к нам на стройку после армии.
Вздрагивают стёкла в окнах от гула самолёта, вздрагивает и народ, думает, нелётная погода кончилась. Но она не кончилась. Это просто прилетел мой дед.
Мы втроём выбегаем на бетонную полосу и мчимся под проливным дождём к самолёту.
Самолёт удивительный. Вытянутый, с откинутыми далеко назад крыльями.
Мы бежим по лужам к удивительному военному самолёту, который привёз наконец моего деда, я вглядываюсь в тёмный провал открытой двери и жду, как сейчас, вот сейчас — сию секундочку, дед появится на её пороге.
Я обгоняю маму и отца, я жму во все лопатки и вижу, как по шаткой лесенке, спиной ко мне, спускается мужчина в лётчицком шлеме. Я поддаю газу и проношусь мимо какого-то маленького старика в коричневом пальто и кепке. Старик что-то говорит мне, кажется, но тут уж не до него, я подлетаю к мужчине в лётчицком шлеме, думая, зачем артиллеристу такой шлем. И говорю спине, улыбаясь во весь рот:
— Мон женераль!
Человек оборачивается, я вижу молодое лицо, белые зубы.
— Вон твой женераль! — говорит человек и показывает рукой.
Я растерянно улыбаюсь и вижу, как вдалеке от самолёта мама и отец обнимают того старика, мимо которого я пронёсся.
— Какой же он генерал? — говорю я растерянно.
— Генерал что надо! — отвечает лётчик и хлопает меня по плечу.
Я иду к маме и отцу и к тому старику, который, кажется, мне что-то сказал.
Иду медленно, не понимая сам, что произошло, как я мог ошибиться и почему он в коричневом пальто и кепке, а не в генеральской фуражке с кокардой и шинели с золотыми позументами. Я иду, а мама и папа, обняв старика, смотрят на меня, смотрит на меня и старик, и незаметно для себя я прибавляю шагу, а потом бегу к нему и тычусь лицом в холодное, пропахшее табаком пальто.
— Не признал! — говорит дед. — Вот беда-то, не признал!
Мы возвращаемся в аэровокзал, пробираемся сквозь толпу, и никто не обращает внимания на деда. Демобилизованные солдаты непочтительно стоят к нему спиной, а не вытягиваются по привычке — пусть им и необязательно — перед моим генералом!
Часть третья
ОТСТАВКА
КАКОЙ ЖЕ ОН ВСЁ-ТАКИ?
И вот я сижу рядом с дедом и разглядываю его. Он теперь в парадном мундире — я заставил надеть. На каждом погоне по две звезды. На груди ордена — вон тут их сколько!
Лицо у деда морщинистое, стариковское, на голове гладкие волосики. На того дедушку, который над папиным столом на фотографии, совсем не похож, усики щёточкой сбрил. Глаза одни и похожи. Блестят, смеются. Дед и сам все смеётся, надо мной подшучивает:
— Что же ты! Мимо деда пробежал!
Я пожимаю плечами. Вот уж сколько мы сидим тут, за праздничным столом, а я всё не могу избавиться от неприятного чувства неловкости. Действительно, шляпа. Разогнался.
Дед ерошит мои волосы, утешает:
— Ну, я тебя тоже не узнал бы, ежели встретил на улице.