— Зачем? — спросила я.
Быков только оскалился. Сунул, не глядя, в карман куртки твердую книжечку, крикнул:
— Димка, что там?
— Пусто, — Димка спрыгнул из кузова. — Ящики одни. Теперь на машине поедем?
— Куда?
— Ну… по городу.
— Ага. Езжайте, Димитрий. Флаг вам в руки. И барабан на шею.
— Нет, а че… — начал было Димка и заткнулся. Он увидел шофера.
— А с… ним что будем делать? — спросила я.
— Похороним, — огрызнулся Быков. Подумал серьезно. Встал на подножку, легко, как куклу, подвинул на сиденье тело, попытался закрыть дверь, Она не закрывалась — мешали ноги шофера. Быков взмок. И тут еще начал икать Димка.
— Ладно, — сказал Быков зло. Подобрал с асфальта этот… пулемет, сунул Димке автомат и пошел вдоль улицы. Я оглянулась. Машина стояла покосившейся зеленой коробкой — как сломанная детьми игрушка. За лобовым стеклом шофера не было видно.
Не то чтобы было жутко. Не то чтобы было жалко. Непонятно было. Странно.
— Быков, а может, он еще живой?
Быков даже не оглянулся. Свернул в первую же арку, прислонился спиной к обшарпанной стене и стал себя охлопывать.
— Ты чего? — нервно спросила я.
— Сигареты ищу.
С сигаретой в руках он себя и хлопал.
— Вон, — сказала я.
— Ага. Мерси… — Быков зажал зубами белую палочку, прикурил и долго мотал в воздухе спичкой.
— Потухла, — сказала я.
— Что? Ага…
Димка тоже прикурил. Они стояли и задумчиво курили, а я стояла и смотрела на Быкова. Трусил Быков непередаваемо.
— Поднатаскали тебя в десанте, — сказала я.
— Ты что, Серега, в десанте был? А где?
Быков глянул через плечо и сказал неохотно:
— Это было давно и неправда.
— Ты в кого стрелял-то, Быков?
Он сморщился, выдохнул дым некрасиво — как будто кипящий чайник открыли.
— В белый свет, как в копеечку.
— А я думал, ты их всех… — разочарованно протянул Димка.
Быков опять оглянулся:
— Ага. Одним махом семерых побивахом…
— У тебя что, клаустрофобия? — спросила я.
— Что? — переспросил Быков.
— Боязнь открытых пространств.
— Клаустрофобия — боязнь закрытых пространств. Знакомство с психиатрией у тебя явно шапочное.
— А у тебя — личное?
— Любительское.
— Ну и катись со своим любительским…
— Ага? — рассеянно сказал Быков, отрывая от асфальта пулемет
— Ага! — свирепо сказала я. — Пушку поставь!
— А что ты ей будешь делать? — осведомился Быков. — Гвозди заколачивать?
— Выяснять!
— И что же, разрешите поинтересоваться?
— Почему в нашем родном российском городе на нашей родной российской улице подстреливают наших родных российских шоферов, словно диких селезней!
— Чеканная формулировочка, — пропел Быков. — И трупов вы, значит, не боитесь?
— Нет, — сразу сказал Димка, и стало ясно — еще как!
— З-забавно, — сказал Быков. — Есть хотите?
— Нет! — сказали мы хором.
— А я — да, — сказал он и стал давиться бутербродом. Давился долго и старательно. Потом отряхнул крошки с куртки, тщательно потянулся и сказал:
— Пошли.
— Куда?
— Туда, — объяснил Быков, взмахом руки решительно указуя на подъезд.
И мы пошли. Сначала скромно, ступая на цыпочки, стучали и звонили. Осторожно заходили в открытые двери, где они были. Потом обнаглели — влетали-вылетали, влетали-вылетали. В одних квартирах был порядок. В других беспорядок. Но во всех одинаково никого не было.
— Вода есть, — бормотал Быков, — свет… так, тоже есть. А они отправились трехсоттысячной группой за город поваляться на травке…
— Она еще не выросла.
— …на еще не выросшей травке, послушать пение кукушки…
— Кукушки не поют.
— …не занудничай… и отведать березового сока. Может, мы здесь и поживем? Не ночевать же нам на улице. Тем более, что по ночам в каменных джунглях бродят дикие звери.
Мы стояли и смотрели на аккуратно застеленную белым покрывалом двуспальную кровать. Было тихо.
— Нет, — сказал Быков. — Пожалуй, нам здесь тоже будет грустно.
И потопал к дверям. Это спившийся идиот как-то умудрялся все понимать. Спать в одной из этих квартир — все равно что ночевать в одной комнате с мертвецом. Кто пробовал?
Быков сунулся в последнюю на площадке дверь, замедленно повернулся и аккуратно притворил ее за собой.
— Пошли, — сказал бодро, — в гостиницу. Выберем номер-люкс…
— А там занято.
— А мы скажем "ах, простите" и поищем пустой…
И коротко размахнувшись, ударил прикладом шедшего впереди Димку. Тот охнул и поехал вниз по лестнице. Я отлетела к стене, отфутболенная плечом Быкова. Было тихо. Голова Быкова и дуло пулемета смотрели вверх. Гляделся Быков очень эффектно.
Он коротко вздохнул и опустил пулемет.
— Показалось…
Димка поднялся со ступенек, подержался с искривленным ртом за бок. Шепотом ругаясь, поковылял вниз.
— Креститься надо, — порекомендовала я, потирая онемевшее плечо. — Чуть не прибил.
— Буду, — послушно ответствовал Быков, идя за мной по лестнице. Надо же… Может, ему валерьянки какой? А то он нас в один день покалечит, со своими рефлексами-психозами…
Сверху, стуча по перилам, полетели камешки. Какие… камешки? Откуда? Я задрала голову. Видный просвет пролетов был пуст.
— Иди-иди! — быстро сказал Быков, оттаскивая меня за шиворот от перил.
— Там, правда, никого не было, Быков?
— Правда-правда, — и он пробкой вытолкнул меня из подъезда. А сам задержался — я обернулась — он пусто и сосредоточенно смотрел перед собой. Слушал. Вздохнул и осторожно, как стеклянную, закрыл за собой подъездную дверь.
А потом мы наткнулись на дедка. Был он на выходных в Заречном, возвратился в город прямиком через бор — прогулялся (ну ни фига себе прогулочки — десять кэмэ!). Ходил-бродил, никого не видел, выстрелов не слышал.
Я скучала. С самого начал было ясно — от деда толку не добьешься. Хотя попервости мы обрадовались ему, как родному.
— Ваша версия? — деловито спрашивал Быков.
— Эвакуация, — по-солдатски кратко ответствовал старикашка.
— Причины?
— Авария. Вы ведь знаете, эти заводы…
— Вы здесь с самого утра. Последствия аварии ощущаете?
— Нет, но… может быть, она только угрожает произойти?
— Ага, — сказал Быков, почесывая нос. — Это вы к тому, что не пора ли нам пора? Разумно. Только кто стрелял? Не пожелавшие эвакуироваться, что ли?
Учитель вздохнул.
— Да, этого я тоже не понимаю. Но если принимаются меры к ликвидации аварии, то людей следует искать в Заводском районе, не так ли?
— Поищем. Что тебе, Димитрий?
— Давайте сначала ко мне. Если мамка уехала, она записку оставит.
— А давайте, разделимся, — предложила я, — вы в Заводской, а мы к Димке. Экономия времени и людских ресурсов.
— С такой экономией ресурсы быстро исчерпаются, — мрачно сказал Быков. — Все идем в Заводской.
И пошли мы в Заводской.
Лавировавший то из дворов на улицу, то обратно — хотя толку-то, по-моему, от такого вихляния! — Быков, наконец, прочно вывел нас на проспект и шел впереди, твердо ставя длинные элегантные ноги. Вот черт — где только не шлялся, и хоть бы где пылинка или морщинка! Но я же… я с опаской посмотрела на жеваные-пережеваные ветеранские мои штаны. Н-да-с, видок у нас аля-улю. Роскошный видок. А, щегольнем на том свете! И серьезно задумалась — а в чем же ходят на том свете? Ну, рай более-менее понятно — туника там белая и прочее. А ад? Наверняка голяком — неужто черти поджаривают в одежде? Обнажайте свои телеса, граждане-грешники! Хотя мне и обнажать, считай, нечего…