- Паша! Маша! – позвала я.
И словно дожидаясь моего призыва, хижина обрушилась, обдав меня снопом искр.
Мари испуганно жалась в кустах. Я снова рванулась к хижине, но Кирилл не пускал.
- Отпустите меня! Они горят! Они спят там! Пожалуйста! Их надо вытащить! Спасти! Нет… - я захлебнулась слезами, и обмякла.
Капитан поднял меня, и двинулся к своему коню.
Из деревни бежали люди с ведрами, полными воды. Но было поздно, слишком поздно.
Кирилл усадил меня на своего коня на дамский манер, сел сам. Попытался прижать меня к своей груди, но я не подалась. Тогда он попытался вновь и вновь, до тех пор, пока я не сдалась. Привалившись к его груди, и покачиваясь на ходу коня, я впала в забытье, похожее на сон.
6.
Я медленно открыла глаза. Длинные квадраты солнца пресекали мое ложе. Окна, в которые бил розовый свет заката, плотно закрыты, но не зашторены. Я укрыта теплым одеялом, кровать узкая и немного жесткая. Простая комната казалась чистой и опрятной. В углу стояло деревянное кресло с темно-зеленой обивкой. На его спинке валялся мой платок. Рядом стояли валенки. В противоположном углу стоял комод.
Комнату я изучала от нечего делать. На самом деле, мне было абсолютно все равно, где я нахожусь. Мои глаза безжизненно скользили по облупившемуся потолку и бледно-желтым стенам этого сомнительного жилища. А всего месяц назад меня окружала роскошь и красота. Теперь все это так далеко от меня! Я повернулась на бок и закрыла глаза. Мне не хотелось ничего видеть. Мне хотелось лишь умереть.
Входная дверь, тихо скрипнув, отворилась. Тяжелые шаги возвестили о госте. Я не пошевелилась. Если это убийца – я готова принять смерть. Если Ессенский… совершенно плевать, что тогда!
Едва не на носочках, крупных размеров мужчина, уложил сверток на кресло, осторожно поднял Мари и собрался, было, выйти.
Я резко оглянулась.
- Куда вы уносите мою собаку?
Ессенский не скрывая удивления, оглянулся.
- Ей бы поесть не мешало.
Я молча смотрела на него. Капитан не двигался с места. Потом, тяжело вздохнув, протянул:
- Как бы вы меня не умоляли, Анна Петровна, всей правды я вам сказать не могу.
Я отвернулась, и снова легла. Мне хотелось вступать в ненужную полемику. Тем более, я никогда не пыталась «умалять» его.
- Я не могу допустить, что бы вам угрожала опасность… - добавил он.
Я горько усмехнулась. Ничего глупее я в своей жизни еще не слышала. Какие могут быть еще опасности, по сравнению с тем, что мне пришлось пережить?
- Надеюсь, я могу уйти? – спросила я.
Признаться, мысль о том, куда я пойду, не возникала в моей голове. Можно, конечно, отправиться к дяде. Но я боялась, что после всего в приюте у Матвеевых мне откажут.
Между тем, Ессенский, снова вздохнув, произнес:
- Вы не моя пленница, Анна Петровна, - он сказал эти простые слова таким тоном, будто разъяснял что-то ужасно надоедливому ребенку.
Я оглянулась, и недоверчиво усмехнулась.
- Неужели?
Он нахмурился, почувствовав мое настроение.
- Так уж и быть, я скажу вам все. Вы победили. Но это исключительно ради вашей безопасности… - сдался он.
- Вы действительно считаете, что в вашем обществе, и под вашей защитой мне ничего не угрожает?
Он криво усмехнулся каким-то своим мыслям и, опустив Мари, присел на край моей кровати, я поспешно, о чем тут же пожалела, натянула одеяло до самого подбородка. Что ни говори, но до этого случая, мне не приходилось принимать кавалеров, лежа в постели. Я смущалась, словно пятилетняя. И уж очень не по вкусу пришелся моему самолюбию этот самый факт.
- Ну, так кто такая Калугина? – желая отвлечь его ищущий взгляд от своей персоны, спросила я.
Ессенский поднялся и отошел в угол комнаты, повернувшись ко мне спиной, он начал:
- Калугина Надежда состояла в партии вашего отца. Во время восстания ее убили. Есть предположения, что она столкнулась с предателем, и тот ее убил… Это мои предположения. Остальные считают, что в ее смерти повинен я. Только ваш батюшка сможет очистить мое имя, и доказать, мою невиновность…
- Но кто же убил бедную девушку?