- Не надо, Лига, успокойтесь, - сказал незнакомец, и в голосе его она не уловила угрозы. – Все позади, он больше не появится. Жаль, не удалось поймать подлеца, слишком быстро бегает, а то бы он сейчас тут у ваших ног валялся. И умер бы, да! Прямо тут. Убежал, гад, сгинул во мраке, словно оборотень какой. Ничего, не спрячется, я все равно его найду. Ну, не надо, не плачьте, пожалуйста…
Незнакомец отнял ее руки от лица и большой теплой ладонью вытер ее слезы. Потом подал ей платок из шершавой на ощупь ткани.
- Вот так, - сказал он, - довольно плакать. Остальное доплачет тот мерзавец, я вам обещаю.
Лига, все еще находясь под властью страха, отшатнулась от незнакомца.
- Откуда вы меня знаете! – почти выкрикнула она.
- Как откуда? – удивился молодой человек, а то, что незнакомец молод, Лига видела и в темноте. – Мы же соседи по дому. Вы с родителями живете в третьем подъезде, а я со своими в первом.
- Что-то я вас не помню, - не отпускала своих подозрений девушка.
- То-то и беда, что не помните, - вздохнул в темноте парень. – Ладно уж, пойдемте, нам по пути, проводим друг друга.
Вдруг вспыхнул над головой фонарь, увиливавший до сих пор от выполнения своих обязанностей. Фонари зажглись по всему скверу, и Лига поняла, почему в нем было так темно. Но почему, почему все так совпало? Ведь не могло же затемнение быть подстроено специально? Наверное, нет. Просто забыли включить, или что-то сломалось. А теперь вот починилось… Но почему именно с ней это произошло?
Свет фонаря выхватил из темноты лицо ее неведомого спасителя, и тогда Лига его вспомнила. Ну, конечно, они встречались иногда во дворе у дома. Ничего особенного. У них были разные кампании, но однажды, кажется, их даже знакомили. Она не помнила…
Парень набросил ей на плечи впитавшую тепло его тела куртку.
- Устали? – спросил он и сам же смутился своего вопроса. – Ну, конечно же, что я спрашиваю, глупый вопрос! Пойдемте, а то, неровен час, эта звезда погаснет вновь. Парень указал на фонарь, и тот, словно ждал этого, тут же погас. Сквер снова погрузился в темноту, словно провалился в нее. Наступившая тьма ослепила их на некоторое время.
Лига шла, молча прислушиваясь, как очень медленно и неохотно затихала в ней ее боль. Она говорила себе, что все прошло, кончилось, но слова эти были слабым утешением, потому что она все помнила, и будет помнить, наверное, всегда.
Когда они вышли, наконец, на освещенное пространство на краю сквера, Лига вдруг остановилась, так резко, что накинутая на плечи куртка соскользнула на землю.
- Вы? – узнала она сидевшего на лавке у входа в сквер человека. Рука ее непроизвольно поднялась и обняла пересохшее вдруг горло.
- Я самый, - подтвердил трубочист усталым голосом. – Я ведь говорил, что мы еще встретимся.
- И вы все знали?
- Нет, конечно, ничего такого я не знал, - покачал головой трубочист. – Но предполагал, что что-то подобное может произойти.
- И ничего мне не сказали? От гнева и разочарования в горле у Лиги запершило, и она закашлялась.
- Я просил тебя быть осторожной, помнишь? – спросил ее трубочист, когда она уняла свой кашель. – А быть осторожной означает, как минимум, избегать таких ситуаций, в которой оказалась ты. Большего сказать я не имею права, я и так вышел за рамки дозволенного, и теперь мне не избежать взбучки. Но это ладно, главное, теперь я спокоен за тебя.
- Эх, вы, - не простила его Лига.
Она отвернулась, не увидев его прощальной улыбки и того, как вместе с ней он растаял в ночной темноте.
- А кто этот рыжий? – спросил ее провожатый.
- Да так, один знакомый трубочист, - ответила Лига легкомысленно, и вдруг поняла, что ей во что бы то ни стало необходимо будет еще раз встретиться , еще раз поговорить с ним. Она почувствовала, как зашевелились, прорастая в ней, те вопросы, на которые никто, кроме чистильщика волшебных труб не сможет дать ответ.
Она быстро оглянулась, но земля позади нее уже была пуста под звездами.
Механизм ее часов провернулся бесшумно, и в жизни совершенно естественно настало время, когда на все свои вопросы искать ответы она должна будет сама.
Дома, успокоив родителей и запершись в своей комнате, Лига снова много плакала, а позже, забывшись в тревожном сне, кричала, когда от ощущения прикосновений протянутых из тьмы чужих рук, сжималось и холодело тело. Под утро на ее лицо словно легла чья-то горячая сухая ладонь, и она успокоилась, приникнув к ней щекой, и погрузилась в безмятежность.