— Хорошо. Присаживайся, — Геннадий Павлович указал жестом на старый деревянный стул, что стоял напротив письменного стола.
Я села и вся напряглась, внимательно наблюдая за каждым движением преподавателя. Нужно отвлечься, он ничего плохого мне не сделает. Не сделает, ведь так?
— Так как нам решить проблему с вашим предметом? — серьёзным тоном спросила я.
— Есть у меня один вариант, — Геннадий Павлович поднялся со своего места и направился в мою сторону.
Внутреннее напряжение настигло некого пика, из-за которого казалось, что грудная клетка вот-вот разорвется, я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Где-то на краю сознания затрепыхалось раненной птицей ужасающее понимание того, что на самом деле задумал преподаватель. Глаза физрука опасно блеснули, а на тонких обескровленных и пересечённых мелкими морщинками губах появился похабная улыбочка.
Я резко подскочила на ноги и, прижав сумку к груди, шагнула назад, отчего ухмылка Геннадия Павловича стала только шире.
— Почему ты такая дерганная? — как бы издеваясь, спросил преподаватель, подойдя ко мне вплотную. Я отчётливо ощутила его дыхание и запах одеколона, смешанного с потом. Меня едва не вывернуло. — Вроде взрослая уже, — физрук склонил голову набок и хотел коснуться моих волос, но я не позволила, сделав еще один шаг назад.
— По-моему, вы меня с кем-то путаете, — мой голос дрогнул, я откашлялась. Сердце стучало где-то в горле, ладони неожиданно вспотели, и голова от напряжения стала вдруг тяжелой.
— Ой, все вы так говорите, а затем легко разводите ноги за пятерку. Давай обойдемся без этих невинных глазок, ладно? Сколько тебе надо? Девяносто? Девяносто пять? Сто? Я поставлю сколько нужно, если отсосешь, как положено.
В висках больно застучала кровь от услышанного. Одно дело догадываться об извращениях Геннадия Павловича и совсем другое, когда он говорит об этом тебе прямо в лицо. Мои щеки вспыхнули от возмущения, злости и некоторой паники. Слов от переизбытка различных эмоций ну просто не находилось. Неужели есть такие девушки, которые согласны за вшивую пятерку переспать с кем угодно? Это в голове просто не укладывалось!
— Ну чего ты мнешься? Хорошая девка, видная, сиськи отличные, губы сочные. Опускайся и уважь дяденьку, я не обижу, — Геннадий Павлович подошел еще ближе и опустил одну руку мне на плечо, призывая, опуститься.
— Да пошли вы! — вскрикнула я, будто обезумевшая и стряхнула с себя пятерню этого ублюдка, которого теперь даже язык не повернётся назвать физруком.
Он не ожидал от меня такого резкого отказа, видимо всерьез решив, что я поступлю, так же как и большинство других девчонок. Мерзкая ухмылка сползла с лица Геннадия Павловича, а глаза полыхнули раздражением.
— В таком случае, Астахова, не ведать тебе зачета. Будешь ходить на пересдачи до посинения и диплом свой не увидишь.
— Вы… Вы не имеет права! — вскрикнула я.
— Имею, — он вернулся за стол.
— Я жалобу на вас напишу, и вас уволят.
— Не уволят, милочка. Доказательств нет, и никто не поверит какой-то там студентке, которая клевещет на залуженного преподавателя. Пошла вон из моего кабинета. Увидимся летом на пересдаче, может, тогда ты уже будешь посговорчивей.
Я буквально вылетела в коридор. Слезы обожгли глаза. Ноги сами понесли меня на первый этаж, а затем на улицу. Я старалась не расплакаться, но чувство униженности было уж слишком сильным.
Макс стоял у своей машины и, увидев меня, широко улыбнулся, но заметив, в каком я состоянии, резко посерьезнел и, кажется, стал выглядеть старше своих лет.
— Соня? Что случилось?
Я подошла к нему и всхлипнула. Отчаянно захотелось пожаловаться, как будто я была маленьким ребенком, но никак не получалось произнести хотя бы слово. Я шмыгнула носом и беспомощно уткнулась лицом Максу в плечо.
— Соня? — его голос прозвучал низко и как-то предостерегающе. — Ты меня волнуешь. Кто тебя обидел? — Макс взял меня за подбородок и заглянул прямо в глаза. Его серьезный пристальный взгляд, казалось, проник ко мне под кожу, разнося волну мелких иголочек. Слезы мгновенно высохли, не от страха, а от той природной силы, что мягкими волнами исходила от Максима.
— Геннадий Павлович, — промямлила я, всё еще ощущая сумбурность собственных мыслей.
— Что? Что Геннадий Павлович? — Макс окончательно стал хмурым и злым.
— Он… Я пришла к нему, как ты и посоветовал, чтобы разобраться, а он… Сказал, что если я ему, — язык не поворачивался повторить то, что прежде говорил Геннадий Павлович.
— Ну? — Макс крепко сжал мои плечи.