Мы пошли в бар. Уже выходя из дома, встретили человека в клетчатой рубашке с узлом в руках. Это, оказывается, и был полицейский, или клерк из полиции. Даян нас представила. У него было очень бледное лицо и синие круги под глазами. Выше меня ростом, узкоплечий.
На улице Даян сказала мне, поморщившись: "Он по-моему, очень больной человек. У меня такое впечатление, что, когда ко мне приходят мужчины... он подслушивает у двери и мастурбирует. Когда он открывает свою дверь, из его квартиры исходит противный кислый запах, воняет как будто засохшей спермой. Он фрик, -- добавила она. -- Урод, -- и поморщилась опять. -- Недавно знаешь что он мне предложил? Ни больше ни меньше, как не платить ему за установку решеток на окна, но взамен проводить с ним одну ночь в неделю. Я отказалась. С таким, как он..."
Я подумал, что она слишком хороша для этого места, района и дома. И даже зауважал ее за храбрость, я бы не стал тут жить. Слишком много раздражающего вокруг. Грязи, ненужной опасности, некрасивых лиц, глупости существования.
Мы пошли в "Бредлис" и сели там в темноте и стали пить. Я пью до хуя обычно, она пьет тоже немало, на таких клиентов в барах молятся. Пианист еще не пришел, посему мы свободно трепались. Говорили об Элен -- ее подруге, девушке, с которой я спал год назад, до отъезда в Европу. Элен нас и познакомила. Что с ней? Элен живет с мужчиной, которого она не очень любит, по словам Даян, но он заботится об Элен, ей не нужно работать, она спит полдня и в какой-то мере счастлива.
"Вот-вот, это то, что нравится вам, -- говорил я, -- женщинам. Теплый хлев. Взамен вы предоставляете в пользование свое тело. Спать полдня и не работать -- мечта женщины". Я подсмеивался над Даян, говорил без осуждения, констатация факта, и только. В мире столько же слабых мужчин, как и слабых женщин. Мы не были слабыми, я и Даян, мы жили, себя не продавая. Элен была слабая.
"Она тебя очень любит, но она устала, -- вдруг сказала Даян. -- Если бы ты ее позвал..."
"Если бы меня кто-нибудь позвал, -- перебил я ее. -- Сколько ей лет?" И не дожидаясь ответа Даян, ответил сам: "Тридцать два? Она слишком стара для меня. Что я буду с ней делать через пять лет? Она хорошая девушка, хороший компаньон, выглядит экзотично, хорошо ебется, но что я буду с ней делать? К тому же я ее приглашал в Париж однажды, прошлой зимой. Каюсь, приглашал только потому, что был в депрессии, и был счастлив, когда она не приехала".
"У нее не было денег", -- сказала Даян, защищая подругу.
"Перестань, -- сказал я. -- Она могла мне написать, что у нее нет денег, я бы ей прислал".
"Да, -- согласилась Даян. -- Вообще-то она могла приехать, конечно, если бы не Боб. Он ее очень любит и очень ревнует".
"Именно, -- сказал я. -- Ты знаешь, что я за человек. Я не чувствую, что я имею право связывать кого-нибудь. Завтра я бы спал с новыми и новыми женщинами, а она бы страдала. Глупо, не так ли? Я хочу всех иметь, но я ни с кем не хочу жить. Хочу жить и умереть один".
"Я тоже", -- сказала Даян и закурила. Девушка принесла нам следующий дринк. Ей -- джин-энд-тоник, мне -- мой "Джэй энд Би".
"Она думала, что ты ее любишь", -- сказала Даян.
"Я и тебя люблю, -- сказал я. Потом после паузы добавил: -- Если я ей так нужен, то почему она ничего для этого не сделает. Пусть сделает что-нибудь. Докажет, заслужит. Если бы я кого-то любил, я бы добивался этого человека, захватил бы, в конце концов. Ты думаешь, это неприятно, когда тебя добиваются? Это приятно. Это внимание".
"Пойдем теперь поедим в другом месте, -- сказала она. -- Только я плачу".
"Ни хуя, -- сказал я. -- Я привез с собой деньги. Пока они у меня есть. Я тебя угощаю. Когда не будет денег, я скажу".
Был август. Она повела меня во втиснутый между двумя пыльными улицами в Гринвич Вилледж ресторан -- пародия на террасы парижских ресторанов. Пришлось ждать, но в конце концов мы сидели под чахлым деревом, и возле нас горели красные свечи в стаканах.
Я пил "Божоле" и слушал ее, рассказывающую мне, как она боится старости. "И Элен боится, -- говорила Даян. -- В последний раз... она была у меня несколько дней назад, мы напились и переругались. А что же дальше.. Что же дальше? -- спросила она меня. -- Ты писатель, и ты умный".
Умный писатель оторвался от свиных ребер, которые он в этот момент обгладывал. Что я мог ей сказать? Рецептов для будущего, годящихся для 32-летних женщин, у меня не было. Были рецепты для юношей 18 лет, были для тридцатилетних мужчин, но женщинам 32 лет мне нечего было посоветовать. У Даян был боевой темперамент, ей не хватало размаху, конечно, но она, скажем, могла поехать в Бейрут, пройти тренировку в лагере для террористов, вернуться в Штаты и взорвать Вайт-Хауз или еще что-то взорвать. А что еще я мог ей посоветовать? Завести ребенка? Банально-идиотское решение. Вырастет ребенок, уйдет, через пятнадцать лет придется решать все ту же проблему. Тогда уже будет непоправимо поздно. Может, и сейчас уже непоправимо поздно. Элен, конечно, следует держаться за своего любящего ее мужика. А Даян?
Одна из неприятных сторон жизни писателя -- -они думают, я должен знать. Да я знаю, все позади, если считать себя только женщиной. Если человеческим существом, злым, свободным и горячим, -- все еще впереди. Я мог ей предложить самое невероятное, скажем, стать женщиной-мафиози, убирать за деньги людей. Да хуй знает что можно сделать в мире за остающиеся ей 25 лет активной жизни если быть открытым, непредубежденным и сильным человеком, мужчиной ли, женщиной, не имеет значения. Можно иметь фан.