— Я боялся: вдруг не застану вас, — сказал он, когда они из лесочка спустились в лощину и пошли по направлению хутора, видневшегося вдалеке. — Я думал, вдруг вы на дежурстве.
Он уже не пытался изображать случайную встречу и говорил то, что было на самом деле.
— А меня бы девочки позвали, — ответила Варя.
— Ну, это не ближний свет. Кроме того, комбат мог бы и не позволить.
— У комбата я дежурила в ту ночь случайно. А вообще, — она таинственно примолкла, — тут у нас узел связи. Понятно?
— Мне, значит, повезло.
Она быстро поглядела на него.
— У нас в отделении хорошие девчата. Если что, всегда выручат. Правда, Кукушкин вредничает, все хочет показать свою власть.
— Кто такой Кукушкин?
Она слегка поморщилась.
— Наш начальник.
— Какое у него звание?
— Старшина. А что?
— Я думал, генерал.
Она засмеялась.
— Наш Кукушкин важнее любого генерала. Ты просто не представляешь, что это за человек.
Пинчук не хотел представлять никакого Кукушкина: ведь она сказала ему «ты».
— В наш бы его взвод на недельку! — проговорил он угрожающе.
Она опять поглядела на него.
— Многие так считают. А Кукушкин уже побывал всюду, до нас он был на семьдесят пятой, и там от него ревели, потом еще в одном месте, — она опять притушила голос, — в штабе полка был, там его, говорят, до сих пор не могут забыть.
Что означает «Семьдесят пятая», Пинчук не стал спрашивать.
— Ну и Кукушкин, — сказал он, что-то обдумывая. — К тебе он тоже придирается?
— Так, по пустякам.
— А если конкретно?
— Да ерунда всякая.
— Ну скажи.
— Не хочу и говорить.
Она отломила несколько веток, на которых держались янтарно-красные листы, полюбовалась на них и вышла на опушку. Тускло отсвечивала впереди белая стена хутора, спрятавшегося в темных стволах деревьев. Они спустились в неглубокий овраг. Пинчук теперь шагал рядом.
— Ты сегодня лучше выглядишь, — сказала она.
— Еще бы! — воскликнул он и переменил разговор. — Как поживает лейтенант?
Он скосил глаза на облако, выплывающее из-за далекого горизонта, будто увидел гам нечто весьма интересное.
— Какой лейтенант? — переспросила она.
— Ну тот. — Пинчуку показалось, что она прекрасно знает, о ком идет речь, но притворяется. — Адъютант батальона.
Она рассмеялась.
— Ты, наверное, считаешь, что он мне докладывает. Нет, ты ошибаешься. А вообще Гена Зернов — очень хороший парень и очень порядочный.
Пинчук замедлил шаг и погрустнел.
— Я смотрю, у вас тут какой-то склад порядочных людей. Комбат — порядочный, адъютант — порядочный. Вот только старшина, видно, подкачал.
— Старшина — тоже порядочный. Он только ужасный службист.
— Вон видишь, кругом сплошные ангелы. Как в музее. — Пинчук вдруг подумал, что она слишком доверчива к людям, плохо разбирается в них. — Меня прямо завидки берут.
— Ну и пусть берут, — рассмеялась Варя и поглядела ему в глаза.
Некоторое время оба шли молча.
Дорожка, проторенная в овраге, привела их к кустарнику, на которым совершенно неожиданно открылся небольшой пруд. Синее небо и клочки облаков плавали в нем. Чернела сбоку наполовину снесенная труба, возвышавшаяся над полуразрушенной стеной, тут же, уткнувшись в дерево, застыл искореженный «опель». Они остановились у пруда и поглядели на воду. Пинчук хотел о чем-то спросить, но в это время справа, за рощицей, надрывно тявкнуло. Он поглядел в ту сторону.
— Шрапнелью кроет! — Он показал, на белое облачко.
Тут же тявкнуло еще раз, и новое облачко возникло рядом.
— Обстреливает лес, — сказала Варя. — В лесу наши, вот он и обстреливает.
— Вам тоже достается? — спросил он.
— Иногда, — ответила она рассеянно. — Но не очень. Он все правее бьет, а что там, я не знаю. Туда больше стреляет! — Показала Варя рукой и прислушалась. Но выстрелов больше не было.
— Тут у вас война, — сказал он. — А у нас тихо. Ты давно на фронте?
— Нет, всего пять месяцев. А ты?
— Меня еще до войны взяли в армию.
Пинчук объяснил: он окончил школу и в том же году осенью ему исполнилось восемнадцать, его сразу призвали в армию. Он рассказал про историю с шинелью: ему попалась короткая шинель — не доставала даже колен, а ботинки оказались на одну ногу, но зато огромного размера. Ничего себе одежка. Когда он пожаловался, старшина и ухом не повел: «Шагай, шагай. Потом разберемся».