В комнату вошел старшина Роговик.
— Товарищ лейтенант, — сказал он, обращаясь к Колотову, — капитан Богачев велел передать, что ваш взвод выделен на работы.
— Опять? — вырвалось у Колотова. — Опять мой взвод?
— Сейчас подойдут машины, — сказал Роговик.
— Куда поедем?
— На станцию. За кирпичом.
— Ну ладно, — сказал Колотов, поднимаясь. — За кирпичом так за кирпичом. Привет, товарищи!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Прошло еще несколько дней. Колотов после ужина вернулся в казарму. В спальной комнате взвода он обошел ряды коек, стараясь не упустить ни одной мелочи. По-видимому, характер человека сказывается даже в том, как убрана его постель, подумал Колотов, останавливаясь около кровати Илюшечкина. Ну разве это заправка? Одеяло лежит неровно, морщит, подушка помята. Он перевел взгляд на соседние койки. У Блинова постель демонстрировала аккуратность и обстоятельность своего хозяина; матрац чуть приподнят, подушка взбита. У Саруханова ощущалась щеголеватая сдержанность военного человека. Будто и матраца на сетке нет, а одеяло натянуто, как сукно на столе.
Уже несколько раз Колотову приходила в голову мысль, что точно такую же тощую постель он где-то видел раньше. Но где — не припомнит.
Он подошел к окну и провел ладонью по слегка запотевшему стеклу. Отчетливо увидел двор, огни фонарей. За низким штакетником поблескивала скамейка, устроенная в виде правильного четырехугольника, в центре которого, в углублении, стояло ведро: коллективная пепельница.
И вдруг Колотов вспомнил, у кого он видел такую же плоскую аскетическую коечку. Стажировался в прославленной мотострелковой дивизии, участвовал в больших учениях. Батальон, к которому он был прикомандирован, совершал марш-бросок. С полным комплектом выкладки, гранатометы, пулеметы — все на себе. В жару, под июльским, нестерпимым зноем… К вечеру, когда марш-бросок был совершен, Колотову было приказано доставить донесение генералу.
Сухощавый, седой в просторной рубашке защитного цвета, генерал армии сидел за раскладным столиком. Он быстро взглянул на вошедшего в палатку — взгляд был живой, острый, как бы прощупывающий. Колотов стоял руки по швам, как положено, подбородок приподнят — смотрел на генерала и немного волновался: фамилия у генерала известная — герой минувшей войны.
«Он, конечно, не помнит отца. Где тут упомнить — столько народу прошло перед глазами. Да и разница в служебном положении. Хотя отец рассказывал…»
Генерал командовал дивизией в страшные, трудные месяцы обороны Сталинграда. А отец Колотова — батальоном. Их фронтовые дороги потом разошлись, но особого рода связь, внешне никак не проявляемая, существовала между отцом Колотова и этим генералом. И странным образом теперь эта связь коснулась его, Сергея.
— Хорошо, хорошо, — сказал генерал капитану, положившему на столик какую-то бумагу, и опять посмотрел пристально на Колотова, на его подтянутую, стройную фигуру.
— Как чувствуют себя бойцы после марша? — спросил он.
Колотов ответил, чеканя слова, что марш-бросок совершен успешно, что люди чувствуют себя отлично.
Что-то вроде улыбки мелькнуло на сухих, увядших губах генерала. Видимо, ему понравился этот сержант с курсантскими погонами, и он спросил еще о разных мелких подробностях, связанных с марш-броском, о занятиях в училище, которое, оказывается, хорошо знал.
— Нужен боец, — сказал он, продолжая все так же внимательно разглядывать Колотова. — Боец умелый, выносливый, умный. Воспитывайте у людей эти качества.
Наверное, слова, сказанные генералом, Колотов слышал и раньше. Это были обычные слова. Но в тот момент они прозвучали для него по-особенному, по-новому, и Колотов потом все размышлял: в чем секрет? Почему с одним человеком поговоришь и тут же забудешь, о чем говорили. А другой произносит почти те же слова — и они западают в душу надолго.
По возвращении с учений Колотов рассказывал однокурсникам про свою встречу со знаменитым полководцем. Мелочи разные припоминал: как посмотрел генерал на него, чем интересовался, какое выражение было на его лице… Но про тощую, аскетически суровую коечку, которую увидел в генеральской палатке, он забыл. Она будто выпала из его памяти.
А вот сегодня неожиданно вспомнил.
Да, но какая тут связь: молодой, срочной службы старший сержант Саруханов и заслуженный, всему миру известный генерал?
Войдя в ленинскую комнату, Колотов увидел лейтенанта Никонова, старшину Роговика, сержанта Гусева. Шло заседание редколлегии ротной стенгазеты. На двух сдвинутых вместе столах белел лист плотной бумаги, и старшина Роговик, в отглаженной гимнастерке, в портупее, восседал в центре и водил по листу карандашом, будто командующий армией по карте. Роговик, редактор ротной стенгазеты, планировал, куда какую заметку поместить. В стороне сидел, сгорбившись, солдат Наумов и с обычным хмурым выражением на лице рисовал заголовки к заметкам. Заголовки получалась яркие, броские, с особым веселым оттенком красок, что так не вязалось с хмуростью Наумова.