— Впервые в жизни мне хочется ударить тебя, Бенедикт. Не забывай, с кем разговариваешь. Я была моложе Хелл, когда так же выходила один на один с мужчинами и кровью смывала с их лиц это пренебрежение. Не стоит недооценивать девок, это может тебе дорого стоить.
— Прости, Стей, — тут же осекся Бен, придя в себя от ее гневной вспышки, которая слегка отвлекла от собственной дурноты и приближающегося психоза. — Просто… Ну сколько девушек здесь участвовало? Трое кроме тебя? И все уже вышли из игры не без ущерба. Это не женское дело. Пусть танцует и варит на кухне кашу, остальное…
— Она сама разберется, — резковато отбрила его Стейна, но усмехнулась. — Забавно, что ты повторил речь Кеннета по этому вопросу, почти слово в слово. Для Хелл важно его мнение. Во всяком случае, пока они вместе.
— Пока они что?
— Они вместе. Хелл подруга Кеннета, его девушка. Видишь, даже у засранца Кена есть спутница.
Это был удар на добивание. Бен попытался сдержать рвотный позыв, но понял, что не выйдет. Он отбежал в сторону, где его вывернуло желчью на молодую траву.
Хелл здесь. Хелл — питерская. Хелл танцует для группы Стейны. Почти год. Хелл владеет мечом. Хелл участвует в боях. Хелл, его Хелл… не его. Она принадлежит врагу. Кеннету.
Все это никак не укладывалось в голове, порождая коллапс не только в мозгах, но и в желудке.
С возвращением, Бенедикт. Добро пожаловать домой.
Бен кашлял и отплевывался, когда подошла Стейна.
— Хей, дорогой, тебе плохо? — она ласково погладила его по спине.
— Зря завтракал в вагоне-ресторане. Зарекался, но есть хотелось очень, — нелепо оправдывался Бен, вытирая глаза от выступивших слез и губы от рвоты.
— Ох, Бен… ну ладно в самолете, но поезд. Лучше бы лапшу заварил.
— Несолидно, я в СВ ехал.
— А блевать под кустом солидно? Позер.
— Без тебя тошно, Стей.
— Я вижу, — хохотнула она. — Будет тебе наука.
— Спасибо, утешила.
— Пойдем, тебе чайку надо попить, покрепче. И поесть что-нибудь.
— Угу, — согласился Бен без особого энтузиазма.
Он изо всех сил старался не смотреть в сторону питерского лагеря, но глаза все-таки предавали его не хуже нервов и желудка. Словно издеваясь, судьба показала ему во всей красе самый страшный кошмар: в лагере объявился Кеннет, он подошел к Хелл сзади, обнял девушку, которая вздрогнула, но тут же обернулась, закинула руки ему на шею и притянула к себе, чтобы поцеловать.
Бена снова затошнило, и он заставил себя отвернуться, послушно следуя за Старшей. Она привела его к полевой кухне и распорядилась налить Бену добрую чашку крепкого чая. Пока он пил, подходили старые друзья, обнимали; приветствовали и новенькие.
Бенедикт всем улыбался, что-то отвечал впопад, даже хохмил по привычке, но перед глазами у него стояли Хелл и Кеннет, Кеннет и Хелл. И Бен изо всех сил старался не поддаться новым позывам тошноты. Оправдавшись бессонной ночью в дороге, он пошел в палатку прилечь. Но по пути туда его перехватила Стейна.
— Бен, я тут подумала… Ты запал на Хельгу? — выпалила она без предисловий.
— Что? Ты рехнулась? Я ее еле видел издалека.
— Откуда тогда такой интерес?
— Да просто… Новенькая, да еще и в боях участвует, — брехал он, изображая невозмутимость и праведное возмущение. — Не каждый день такие дела.
— Ладно, — вроде бы поверила Стейна. — Но учти, Бен, никаких подкатов к ней. Не хватало мне сейчас разборки Москвы и Питера разруливать. Понял?
— Я-то понял, но разруливать придется. Кен же как всегда напорется вечером и устроит мордобой.
— Тебя давно не было дома, дорогой, — загадочно покачала головой Стейна. — Отдохни, увидимся вечером.
Она оставила на его щеке сухой поцелуй и ушла. Бен залез в палатку, достал из рюкзака походную простыню для надувного матраса и натянул ее. Был у него идиотский пунктик — любил спать на простыне. Даже когда не было матраса, а только еловый лапник и тонкая пенка, Бен все равно таскал на Север простую хлопковую простынь, ненавидя спать без нее. Но и удовлетворение этой блажи не смогло заставить его закрыть глаза. Он снова и снова видел силуэты целующихся, а подсознание предательски спрашивало: кто в этом виноват?
Промаявшись до вечера, не смыкая глаз, Бен чувствовал себя еще более разбитым, чем днем. Слыша, как со стороны праздничной нейтральной зоны музыканты настраивают инструменты, он переоделся в белую, расшитую кружевом рубашку (подарок Стейны) и кожаные штаны, натянул высокие ботинки, накинул куртку и вышел из палатки. Идя по лагерю, Бен кивал знакомым и приятелям, не без сожаления понимая, что ни с кем не хочет общаться, даже просто остановиться и поговорить. Даже здесь он плохо сходился с людьми, принимая их как товарищей, соратников, союзников, но не сближаясь до дружбы. Он всех держал на расстоянии вытянутой руки — по привычке. Так было проще, и жизнь не раз доказывала, что он прав.