— А черт, — только и проскулил он, понимая, что это его накрыл полный и необратимый капец.
Было невероятно обидно — вот так вот кончить ей в руку. Но Олю, казалось, это не беспокоило. Напротив, она прилегла рядом, ласково потерлась своим носом о его, чмокнула в губы и спросила:
— Ты как?
— Унижен, раздавлен, сам себе противен, — честно признался Гриша.
Князева только тихо засмеялась. Она дотянулась до тумбочки, на которой стояла коробка влажных салфеток, вытерла руку, передала парочку чистых Грише. Он кое-как протерся, ворча и проклиная свою несдержанность.
— Перестань, — оборвала его Оля. — Не обязательно заниматься сексом, можно просто…
— Как это необязательно? — сверкнул на нее лукавыми глазами Гриша. — Обязательно!
Он опрокинул Ольгу на кровать, навис сверху, любуясь ее улыбкой, которая быстро померкла.
— О чем подумала? — потребовал он ответа.
Князева прикусила губу и подняла руку, чтобы погладить его по щеке.
— Ты делаешь меня такой слабой, — призналась она.
— Кажется, это я только что валялся у тебя в ногах весь в слезах, умоляя не бросать меня.
Гриша знал, что она ответит на это. Однажды он и сам это говорил.
— Ты же знаешь, это твоя сила, Гриш. Я не могу уйти, если ты просишь остаться. Я не могу отказать, если ты хочешь меня. Это сильнее моей гордости, моей обиды, сильнее всего.
— Любовь?
— Да.
— Может быть это хорошо, Оль? Хватит уже бегать друг от друга и самих себя. Вместе мы сильнее всех, родная.
— Сильнее всех, — повторила она, пробуя на вкус новое слово, — вместе.
Гриша склонился, целуя ее губы, которые продолжали шептать: вместе, вместе, вместе.
Они медленно избавляли друг друга от одежды, повторяя старые клятвы, которые наполняли новым смыслом. Поцелуи были слаще меда, а прикосновения как никогда воспламеняли тела и души. Гриша не помнил, как вышло, что Ольга оказалась сверху, но он был не против, наоборот. Ему нравилось смотреть на нее, любоваться своей Валькирией, отдаваться ей целиком и полностью. Он боялся, что не сможет дать ей желаемого так скоро, но физиология, к счастью, не подвела. Он хотел Олю всегда, требовалось лишь пару минут на восстановление сил. Но вспомнив свою нездержанность в прошлом и ее бурное недовольство по этому поводу, Гриша вздрогнул.
— Оль, презервативы, — промямлил он. — Я не взял… даже не подумал, черт! У тебя есть?
— Тссс, — только и протянула она, положив пальчик на его рот.
Оля приподнялась и опустилась, вбирая его в себя. Медленно, очень медленно. Смакуя каждый миллиметр плоти, которая пнаполняла ее.
Гриша задохнулся от ощущений. Он смутно помнил, как это чувствовалось без презерватива. В ту ночь у нее дома он был одержим желанием, почти не помнил себя от перевозбуждения и потребности. Его волновал лишь сам факт, но не процесс, так как разум отказал. Но в этот раз он видел ее, он чувствовал ее и ни на секунду не желал всецело отдаваться безумию страсти. Ему хотелось запомнить этот момент, запечатлеть его в своей душе, сердце и разуме, потому что он был прекрасен, идеален во всех проявлениях.
Не было больше ни Гриши, ни Оли, ни Бена, ни Хелл, не было мужчины и женщины. Лишь Воин, отдающий свою судьбу прекрасной Валькирии. Она взмахнула крыльями, унося их за границу миров, а он впервые не закрыл глаза, наслаждаясь полетом, желая летать с ней вечно. Потому что страха больше не было, только доверие и любовь, которые уносили их выше и выше, чтобы плавно и мягко вернуть на землю, где осталось еще так много нерешенного и трудного, даже опасного.
Оля уютно пристроилась у Гриши подмышкой, а он перебирал ее волосы, периодически касаясь губами макушки. Им было тепло и комфортно в чужом доме за закрытым замком. Но за дверью ждала безжалостная реальность, с которой вскоре им обоим предстояло иметь дело. Гриша первым разорвал тишину, ошарашив подругу вопросом:
— Переезжай ко мне?
Ольга вздрогнула, но почти сразу снова расслабилась в его объятиях. Гриша ждал ответа, но, когда прошло больше минуты, он понял, что его проигнорировали.
— Ооооль, — протянул он, повернувшись, чтобы проверить, не заснула ли она часом.
— Что? — встрепенулась Князева.
— Я задал вопрос вообще-то.
— Какой?
— Это даже не вопрос, черт подери! Ты переезжаешь ко мне! — выдал он.
Теперь настал черед Оли выбраться из его рук, чтобы посмотреть в глаза.
— Я думала, у меня глюки, — призналась она. — Переехать к тебе? Серьезно?
— Серьезней некуда.
— В каком смысле?
— В прямом, блин, — начал закипать Птицын, не врубаясь, издевается она или серьезно уточняет.