— Разберёмся, — только и ответил Гриша. — Главное, что мы вместе, правда?
— Да, — выдохнула Оля.
Гриша сам не понял, как так получилось, что он коснулся едва заметной болячки на ее губе. Девушка тут же отстранилась, опустила голову, пряча лицо за каскадом волос.
— Прости, — тихо проговорила она. — Мне жаль, что ты это видел.
— Мне жаль, что я ничего не сделал, — повинился Гриша.
— Ты бы не смог. Кен велел прикрыть нас, отдал приказ сдерживать тебя. Они намеренно не пустили тебя в нейтральную зону.
Гриша ничего не ответил, лишь крепко прижал ее к себе, без слов обещая, что больше не допустит подобного.
— Ты все еще встречаешься с той девушкой? — неожиданно даже для самой себя спросила Оля.
— Ну… формально — да. Но я не спал с ней с тех пор, как вернулся из Питера после командировки. И больше не собираюсь.
— Хорошо. Позвонишь ей?
— Зачем? — не понял Птицын.
— Сказать, что все кончено.
— Да нечего кончать, Оль. Она сама все поймет.
— А если не поймет? Может, у нее другое отношение к вашим встречам? Позвони, Гриш. Это правильно.
— Ладно, — согласился он. — Позвоню. Давай поспим немного. Нам ведь можно тут поспать?
— Можно, — улыбнулась Оля. — Это крыло убирают через пару дней после приемов, когда все гости разъедутся. Нас не побеспокоят.
Гриша предпочел не уточнять, откуда она ей это известно. И так было понятно. Он не без труда унял жгучую ревность, успокоившись тем, что Ольга теперь всецело принадлежит ему. Засыпая, Птицын улыбался, представляя, как через неделю они приедут в Москву, и его квартира наполнится девчоночьими безделушками, запахом пригоревшей еды и любовью, которую он так долго гнал от себя.
Проспав не так долго, как хотелось бы, Гриша открыл глаза и взглянул на часы. Стрелки показывали шесть утра. Он усмехнулся, понимая, что обмануть режим не удастся. Наскоро одевшись, Птицын присел на кровать, целуя Олю в щеку. Она нехотя просыпалась, подставляя губы его поцелуям.
— Мне нужно ехать, милая, — проговорил Гриша, совершенно не желая уходить так рано.
— Почему? — промямлила девушка томным ото сна голосом.
— Обещал проводить Стейну в аэропорт. Нам нужно многое обсудить. Я игнорировал ее всю неделю, и лучше сейчас поговорить, чтобы она отвязалась еще на несколько дней.
— Ну… ладно.
— Я позвоню, как все закончу, и сразу к тебе. Хорошо?
— Да, — ответила Оля, притягивая его голову к себе, чтобы поцеловать сладко-сладко.
— Люблю тебя, моя сладкая девочка. Выспись, ладно?
— И я тебя люблю, мой Командир, — улыбнулась она, нехотя отпуская его губы.
Оля сразу же погрузилась в спокойный сладкий сон, который не отпускал ее почти до десяти утра. Ей повезло, она не встретила никого, пока тихо ускользала из поместья. Водитель Эрика отвез ее домой, где наконец можно было избавиться от шикарного, но безумно неудобного платья, принять душ, перекусить и выпить кофе. Оля уселась за компьютер, чтобы скоротать время за новостями и кино, но мысли ее невольно возвращались к Грише и волшебной ночи перемен. Она изо всех сил уговаривала себя не звонить, дать ему время спокойно пообщаться со Старшей, отпроситься у Тора. И ей удалось. Но ближе к вечеру нервы все же сдали. Гриша уехал рано утром и должен был давно уже быть у нее или хотя бы позвонить. Оля набрала сама. Абонент был вне зоны доступа. Она звонила снова и снова. Сначала выдерживая перерывы в несколько минут, а потом набирала постоянно. Сердце сжималось от тягостного предчувствия, но еще грелось надеждой.
Когда стало ясно, что Гришин телефон не порадует ее звонком, Оля отправилась спать. И даже заснула. Утром она поднялась с петухами, сразу отправилась на тренировку, которая впервые за долгое время не доставила ей ни грамма удовольствия.
Телефон Птицына все так же молчал, и Оля, ненавидя себя, набрала Стейну. Сначала она слушала гудки, а потом ее вызов стал сразу уходить на голосовую почту.
Сжимая мобильник в кулаке так крепко, что едва не трещал пластиковый корпус, Князева смотрела в окно. Ей отчаянно хотелось заплакать, чтобы стало хоть капельку легче. Она часто плакала в то время, когда Гриша игнорировал ее письма и смс. Слезы всегда помогали избавиться от тяжкого груза, облегчали боль. Но в этот раз глаза, как назло, оставались сухими. А сердце отказывалось каменеть снова, ноя и истекая кровью от новой боли, еще более сильной и острой, чем тогда.
Оля не знала, сколько простояла у окна истуканом, бездумно глядя в даль, корчась от страданий, которые рвали ее на части изнутри. Возможно несколько часов.