Я улыбнулась сама себе. Сейчас близость меня совершенно не страшила. Скользнула рукой под мужскую ночную рубашку, бесстыдно задирая ее. Кольнула болезненная мысль, что Клэйтон исхудал так, что кожа обтягивает мышцы и кости тонкой сухой тканью, но она тут же исчезла. Мышцы живота окаменели под моими пальцами, мужчина задержал дыхание. А на меня обрушилось осознание, как остро он реагирует на мои прикосновения. Это придало ещё больше смелости. Даже учитывая, что я уже не испытывала в ней недостатка.
Мы молчали. Ласкали друг друга в тишине, разбавленной лишь редкими вдохами и выдохами, выливающимися в сдавленные стоны. Моей руке стало мало его груди и живота. Возросшее напряжение в собственном теле заставило перекинуть ногу через его бедра, а потом и нависнуть над мужчиной, потянувшись за поцелуем.
Я знала, что в этот раз он не станет меня останавливать. А я сделаю все, чтобы он не остановился сам. Поцелуй, подогретый предварительными ласками, не был мягким. Он был жадным и горячим. Таким, что забирает последние здравые мысли, вытряхивает тени из самых дальних закутков сознания, выжигает беспокойство.
Что-то горячее и тугое, свернувшееся внизу живота, вело мое тело отдельно от сознания. Я прижималась к мужским бедрам обнаженными ногами, терлась о ткань домашних штанов, злилась от того, что мне что-то мешает и не могла понять, что именно.
Моя ночная рубашка, собравшаяся на талии, определенно раздражала не меньше. Я сняла ее сама, стянула через голову и бросила на пол. Клэйтон издал почти животный рык и перекатился, подминая меня под себя. Я обхватила его руками и ногами, буквально повисла, не касаясь лопатками простыней. Мы не разрывали поцелуй ни на мгновение, и я тонула в ощущениях расплавленной неги.
Потом Клэйтон сместился ниже, а я откинулась, почти упала, на кровать. Горячие губы коснулись груди, и мои стоны перестали быть сдавленным.
— Пожалуйста… — шептала я безотчетно, — сейчас…
Клэйтон отстранился на мгновение, и мне пришлось расцепить сведенные за его спиной ноги. Раздался шорох ткани, и мужское тело — обнаженное и горячее — накрыло меня. Я чувствовала его возбуждение, и от этих случайных касаний узел внизу живота сводило нестерпимыми судорогами. Но мужчина не торопился. Он замер надо мной, и мне пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы сосредоточиться на его лице.
— Какой же ты красивый, — вырвалось едва ли не всхлипом.
— Лучик, девочка моя, любимая…
— Только не говори, что мы остановимся! — рыкнула я, испытывая яркое раздражение от тянущего томления между ног. Я снова обхватила его торс бедрами, настойчиво и бесстыже.
Клэйтон тихо рассмеялся, хотя я видела какими темными были его глаза, как блестели в них звериные багровые всполохи. Он вовсе не был так спокоен, как пытался показать. Потом мужчина взял мою руку и положил себе на грудь. Прямо напротив сердца, что сходило с ума от бешеного стука, подтверждая мои мысли о его состоянии.
— Оно бьется для тебя, — просто сказал он и толкнулся вперёд.
Боли не было. Как и обещал, Клэйтон убрал всю боль магией, поэтому мой первый раз не омрачился даже мимолетной резью. Но чувство заполненности и растянутости — непривычное и по началу странное, заставило меня замереть, вслушаться в ощущения.
Клэйтон двигался осторожно и плавно. По напряжённому лицу и едва подрагивающим рукам, которыми он упирался в постель по обе стороны моей головы, было понятно как тяжело ему дается этот неспешный ритм. И расслабилась, отдаваясь волнам, что возносили меня все выше и выше к чему-то очень нужному и обязательно приятному.
Тело начало покалывать. Легкие, но отвлекающие укусы. Я недовольно распахнула глаза и ахнула. По мужскому телу бежали искорки. Клэйтон замер — то ли от моего возгласа, то ли тоже прислушивался к ощущениям. Искорки перебегали на мою кожу и именно они вызывали покалывание. А потом все прошло. Магия впиталась в кожу, расплавилась в моей крови, слилась с моей силой. Всплеск чистого незамутнённого восторга заставил выгнуться навстречу любимому. Он прижался губами к моим и перестал сдерживаться.
Волны, что возносили меня к блаженству, оказалось были слишком медленными. Сейчас меня подкинуло будто взрывом. И накопившееся тревожное раздражение вдруг вывернулось в слепящее наслаждение. Такое яркое и острое, что я перестала дышать. И вообще существовать. И если бы не якорь в виде твердых и одновременно нежных губ, кажется, я не смогла бы вернуться.
— Люблю тебя, Лучик.