- М-мистер Льюис, куда вы ведёте её? А как же помолвка? Не могли бы вы завтра обсудить с ней ваши дела?
- Нет! – я обошёл его, считая разговор оконченным и не слушая, что ещё он пытается сказать. Мишель дёрнулась в моих руках, останавливаясь. Я обернулся. Тревор держал вторую тонкую ручку, пытаясь удержать дочь на месте. Можно ли считать отцом человека, хотевшего продать единственного ребёнка? Я не был уверен с её согласия это было или же никто девушку об этом не спросил.
Вспомнилась своя семья. Они были похожи. В груди поднималась ярость на этого человека, думавшего, что бизнес и связи важнее родной крови. Хотелось проверить какого цвета она у этого сноба.
Я отпустил руку Мишель, сжимая свою в кулак. Почувствовав на плече лёгкое касание, удивлённо повернул голову. Бэмби смотрела на меня, мысленно прося не делать этого. Я уверен, что именно этого она и хотела. Отец всё- таки. Знала ведьма, как на меня действуют её взгляды и прикосновения. Пожалела старого урода, считавшего её вещью. Такая нежная и готовая простить любого. Только не меня. Стоял бы перед ней Гитлер, она бы нашла ему оправдание.
- Она должна…
Никогда я так не ошибался на её счёт. Одним резким движением она со всей своей хрупкой силы ударила своего отца маленьким кулачком, не слушая, что она там должна ему. Я видел сколько ярости она вложила в этот удар. Он, как и я, не ожидал такого, отступая на шаг и прикрывая кровоточащий нос. Второй разбитый нос за вечер.
- ТЕБЕ я ничего не должна…
Впервые за несколько дней я даже улыбнулся. Моя девочка. Мы вновь двинулись на выход, сопровождаемые весёлой и бодрой игрой музыкального оркестра. Видимо, даже они были рады нашему уходу. На этой вечеринке мы были явно лишние. По залу прокатился облегчённый вздох, стоило только нам переступить порог.
Дорога прошла в молчании. Степана я отправил с остальными на другой машине. Не хотел, чтобы хоть кто- то мешал. А чему мешать? Ни я ни она не спешили нарушать молчания. Воздух между нами сгустился от невысказанных слов. Как же с ней тяжело. Сидит, уставившись в одну точку, о чём- то размышляя. Я же не могу читать мысли! Что в её душе? Она рада, что я приехал или напугана?
Хотелось прямо сейчас же остановить машину в тёмном лесочке и усадить на свои колени. Насадить на себя, яростно вдалбливаясь. Чтобы она без слов поняла, как я волновался, как скучал, как… люблю. Люблю? Откуда мысли такие? Дурак!
А демоны внутри опять проснулись и кричали, чтобы я достал пистолет из-за пояса и прямо в машине пустил ей пулю в лоб. Чтобы никто больше не смел смотреть на неё. Прикасаться. Целовать и желать. А что дальше? Как жить? Пустить пулю и себе тоже?
Я представил все те нескончаемые серые дни, перетекающие в месяцы и годы без неё. Алкоголь, шлюхи, азартные игры, не приносившие азарта, снова шлюхи, не доставляющие удовлетворения, опять алкоголь, выжигающий мысли о ней. Хоть сам в петлю лезь.
Отбрасывая эти повторяющиеся снова и снова мысли, я завернул на еле заметную тропу, ведущую в лес. Остановился, глядя вперёд во тьму. Такая же тьма плотным туманом расползалась внутри. Чувство неизбежного поглотило меня. Пора с этим разобраться. Малышка покосилась на меня, ожидая дальнейших действий. Я достал глок.
- Выходи.
Глава 37. Мишель.
В эту гнетущую холодную ночь, стоя где- то в лесу не далеко от шоссе, вновь в голову пришли слова песни Тилля Линдеманна «Amour». Теперь я до конца прочувствовала то, о чём он пел своим низким бархатным голосом. На своей шкуре прочувствовала. Говорят, бойся своих желаний… Не этого ли я хотела? В омут с головой и чтоб до мурашек.
Я поняла, что любовь не всегда такая, как пишут в глупых романах. В реальности эта любовь может принести много боли. Она разрывает на части, убивает всё чистое и доброе, что есть в душе, заставляя желать лишь одного. Быть с любимым, каким бы человеком он ни был.
Смиренно принимать его чёрную душу, в надежде спасти её или упасть вместе с ним в пылающую пучину ада, откуда не выбраться. Всё равно. Лишь бы с ним. Лучше получать лишь гневный взгляд и кривую ухмылку от него, чем купаться в сладком внимании десятерых других.
Я стояла, смиренно ожидая своей участи. Ждала суда над своим сердцем, не в силах оторвать взгляда от своего палача. Роберт медленно ходил передо мной, опустив голову и о чём – то думая. На грубом лице не отражалось ни одной эмоции, лишь только морщинка прорезала переносицу. Казалось, что каждый шаг даётся ему с трудом, но он не может остановиться. В его напряжённой руке в щедром лунном свете поблёскивала сталь пистолета.
Если он решит оставить моё тело здесь, то так тому и быть. Страха не было. Я не цеплялась за свою грешную жизнь. К чему она, если единственный, кто меня здесь удерживает, считает меня продажной женщиной? Считает, что я, как и все вокруг, тоже предала его.