Острая боль внизу живота отдала в поясницу, я тихо ойкнула.
— Алеш, вызови мне такси, — попросила я.
— Схватки начались?
— Похоже. Мне домой надо за сумкой. Там уже скорую вызову.
— Я тебя сам отвезу, поехали.
— Вези в роддом, я сумку привезу следом, — сказал Алексею Дима и обратился ко мне: — Давай ключи.
— Спортивная сумка в коридоре, — простонала я, протягивая ключ от квартиры.
— Андрюх, за старшего, — распорядился Дима и быстро вышел.
— Пойдем, не бойся, первый раз быстро не рожают, — взял меня под руку Алексей. — По сроку-то, когда рожать?
— Через двадцать дней.
— Моя, когда второго рожала, тоже на три недели ошиблись. Не переживай, — подбодрил Алексей.
Всю дорогу он развлекал меня историями рождения своих детей, от волнения разговорился, как никогда. Около роддома Дима нас обогнал. В приемное отделение мы вошли втроем. Я отдала регистратору документы и села на кушетку в коридоре.
— Все ребят, спасибо, дальше я сама.
— Сообщить кому из родных? — спросил Дима.
— Нет, я сама.
— Если, что надо будет, звони, — сказал Алексей.
Никто в роддоме вокруг меня не бегал. Грандиозное для меня событие, для них было ежедневной работой. От боли я ничего не соображала. Меня куда-то позвали, взяли кровь, сделали клизму. Потом я долго ходила из угла в угол по родзалу, меня уложили на кушетку, вкололи обезболивающее. После, неуклюжая как медведь, влезла в кресло. Тужилась и орала я, казалось вечность, все происходило словно в тумане. Раздался крик, и в руках акушерки я увидела мою девочку. Мокрая, красная она плакала, не понимая, что с ней происходит. У меня на груди она замолчала.
— Девочка, моя, — прошептала я охрипшим голосом.
Она посмотрела на меня огромными синими глазами.
— Папины глазки? — спросила акушерка.
— Да, папины, — вздохнула я. Теперь до конца моих дней они будут со мной. Каждый взгляд дочери будет напоминать о ее отце. Ну как у черноглазой матери может родиться голубоглазый ребенок? Генетика и та против меня.
Нас отвезли в палату, где уже лежали три женщины с детьми. Пока дочь спала, я позвонила папе:
— Пап, ты стал дедушкой, — тихо сказала я.
— Когда? — удивился он.
— Полчаса назад.
— Ой, дочь, ну поздравляю. Что тебе привезти?
— Ничего, у меня все есть. В день выписки приезжай, не мотайся так далеко. К нам все равно не пустят.
— Как там внучка? На меня похожа?
— Не знаю, пап, она такая маленькая, красная. Вряд ли.
— Рост, вес какой?
— Пятьдесят шесть сантиметров, три девятьсот.
— Ого, большая! Сама-то как?
— Хорошо, устала только.
— Ну, отдыхай пока есть возможность, завтра созвонимся, — сказал папа, и мы попрощались.
Одна из моих соседок спала, вторая кормила ребенка из бутылочки, а третья, поджав ноги, сидела со смартфоном. На тумбочках у них стояли банки с цветами. Я отвернулась к стене и быстро уснула.
— Мамочка, — толкал меня кто-то в плечо. Я открыла глаза, надо мной стояла женщина с аккуратно уложенными светлыми волнистыми волосами. — Пора кормить ребеночка, — сказала она.
Специалист по грудному вскармливанию научила меня прикладывать ребенка к груди и посоветовала делать это как можно чаще, чтобы поскорей появилось молоко. Потом мне принесли бутылочку со смесью и показали, как кормить малышку, как держать после кормления и как укладывать в кроватку.
Соседки оказались молчаливыми, они разговаривали лишь по телефону. Между собой общались лишь по существу: о детях или врачах. Я жутко боялась всех этих женских разговоров «по душам». На моей душе скребли кошки. Как я не настраивалась, не убеждала себя, что в наше время мать-одиночка — звучит гордо, все равно чувствовала себя брошенной и никому ненужной.
Девочкам несли передачки, названивали родственники, мужья приходили под окна хоть издали посмотреть на деток. Мамашки фотографировали своих младенцев со всех ракурсов, рассылали близким, а потом обсуждали, спорили на кого похожи их малыши. Я была лишена всего этого. В палате, среди счастливых мам и любимых жен я очень остро ощутила свое одиночество и беззащитность.
Глава 39.
Смартфон стоял на беззвучном режиме. Только в одиннадцать, укачав малышку, я заглянула в него. Упущенный звонок от мамы в девять утра. Она наверняка подумала, что я обиделась и не хочу разговаривать. Обидно — не то слово. Когда самый родной человек не поддерживает в трудный период — это больно. Но мама всегда останется мамой. Я собралась с духом и набрала ее номер.